— Пресветлый престол готов поручиться за княжича Лихослава Вевельского.
— Интересно… — заметил Радомил, открывая глаза.
— С какой это стати? — князь Ястрежемский выразил всеобщее возмущение.
— По личным причинам.
Эльф улыбался, как умеют улыбаться, пожалуй, лишь эльфы. Уголками губ. Глазами. И насмешка в этих самых, травянисто-зеленых глазах, заставляла Советников пыхтеть от иррациональной злости, поскольку участь Лихослава Вевельского была решена. Вряд ли найдется хоть кто-то, кто усомнится в человеке, за которого поручился Пресветлый престол.
— Что ж, вот и замечательно, — Его Величество подавили зевок, зело порадовавшись этакой, пусть и непредвиденной, но весьма душевной развязке.
Король вовсе не желал прослыть жестокосердным, хотя, говоря по правде, на судьбу княжича Вевельского ему было глубоко наплевать… но вот потомки потом пенять станут…
…и в памятнике откажут…
…а ведь до чего хорошо смотрелась бы рядом с именем прозвание — Справедливый… Король вздохнул и поднялся. Мечты оставались мечтами.
В последний момент, будто спохватившись, сказал:
— А ошейничек вы, Аврелий Яковлевич, все одно сделайте… так оно надежней будет.
Лихослав знал, что его запрут, но не думал, что в камере.
Два на два шага. Окошко под самым потолком, перечеркнутое крестовиной решетки. Узкий лежак. Матрац. Одеяло. Одежду принесли сразу, хорошо, хоть не тюремную.
— Отдыхай, — сказал Аврелий Яковлевич, который самолично спустился, пусть и видно было, что каждое движение стоит ему немалых усилий. — Местечко, конечно, не курорт, но пару дней перетерпишь, а там оно как-нибудь да сладится…
— За этим пришли?
Ведьмак усмехнулся и сумку сбросил:
— Решил, что подкормить тебя надобно, крестничек… а заодно напомнить об одном нашем разговоре…
— Ни к чему. Я на память не жалуюсь.
— От и ладно, но мало ли… искушение будет, но… Лихо, молчи. Волкодлака мы как-нибудь вытянем…
— Вы себя вытяните.
— А что мне станется? — хмыкнул Аврелий Яковлевич. — Мне, ежели хочешь знать, и не так доставалось… ты же полежи, отдохни, подумай, что завтра скажешь…
…не завтра.
О нем вспомнили на пятые сутки, когда Лихослав почти уже решил, что его почли за лучшее оставить в подземелье. Не самый плохой вариант из возможных.
Дверь открылась, и на пороге камеры появился ведьмак, который, оную камеру окинул скептическим взглядом, будто бы удивляясь, что она все еще цела.
— Молодец, крестничек, терпеливый, — сказал Аврелий Яковлевич, бороду оглаживая. Следовало сказать, что выглядел он не в пример лучше. Исчезли круги из-под глаз, и красные прожилки в глазах, и кровью от него больше не пахло. — Ну собирайся, пойдем.