— Таланта нету… — тихо проговорил Федор.
— Молодой еще, неученый, — добрым голосом сказала хозяйка.
— Учить надо! — задорно бросил вышедший в сечи Степан Захарыч.
Снова второй голос подал сигнал. Раз-другой звонким щелком — и разлетелся трелью. Но все усилия соловья-учителя привели лишь к тому, что молодой заладил на одной ноте что-то бедное. И тут, возмущенный его неуменьем, ударил и разлетелся бесконечной трелью другой соловей. Притихли все птицы, только голос соловья, уверенный в силе своей и великолепии, заполнял ночь.
— Соловей-то в сосняке? — громко спросил Степан Захарыч.
Хозяйка кивнула.
— Сейчас я его словлю. Поди, не видела, как соловьев голыми руками ловят?
— Да вы придумаете!..
— Не веришь?
Федору вспомнился майский вечер под Селищевом, когда ребята совсем очумели от соловьев, не могли спать, а один парень, орловец, хороший молчаливый солдат, заплакал на своей шинельке. Выделялся из всех соловьев тот, что поселился над самой их палаткой и выводил так жалобно и сердечно. А Степан Захарыч, чтоб не истомились понапрасну ребята, вышел из палатки и вернулся с маленькой серенькой птичкой, обмершей в его большом кулаке. «Вот он, безобразник», — сказал Степан Захарыч и разжал ладонь. Соловей, как ослепленный, прокружил по палатке, тыкаясь в полотняные стены, и вылетел через вход. Больше он не пел.
Хозяйка не на шутку обиделась. Она заступила Степану Захарычу проход, и глаза ее сверкнули гневом в темноте.
— Ишь, что придумали! Соловья спугнуть… Да он в жизни сюда не вернется!..
Степан Захарыч недоуменно поглядел на хозяйку, вздохнул и, громко стуча сапогами, прошел в горницу.
Он шумно ворочался, устраиваясь спать, затем крикнул:
— Эй, полуношник, на боковую пора!.
Но в первый раз Федор ослушался своего сержанта.
Они долго простояли вдвоем. Ничего особенного не было сказано, но Федору все происходившее казалось исполненным важности. Важным казался соловей с неутомимым горлышком, важным был тоненький серпок только что родившегося месяца, важным был шепот деревьев, раскачивающих свои верхушки, важными были простые слова, которыми они обменивались, вроде: «Месяц взошел», «Ветерок проснулся».
Ближе к рассвету неясный шепот деревьев перешел в глухое бормотание. Где-то прокатился гром тяжко и неспешно, и вдруг весь сад просиял трепетным, как в сновидении, светом, чудно прозеленели деревья, за изгородью молочно пробелела дорога — упала длинная зарница, громче забормотали деревья.
— Гроза заходит, — сказал Федор.
— Дай-то бог! Оно и кстати. А то все мимо да мимо. С этого месяца весь год кормимся. Вы сами-то из каких мест будете? — неожиданно спросила хозяйка.