Авдеев слышал приглушенные голоса.
— Я-то думаю: батюшки-светы, неужто Акимыч занемог? Пятьдесят с лишним годов его знаю, сроду не хворал, — говорила бабка Анисья, мать председателя колхоза. — Наш-то в правлении заседает, меня послал: не нужно ли чего?
— Спасибо, Марковна, — отвечала жена. — Устал он, чай, отлежится.
— Может, за доктором послать?
— Ишь, раскаркались, — проворчал Авдеев, — будто я и взаправду болен…
Ему было приятно и в то же время чуть совестно, что его недомогание встревожило односельчан.
Он поднялся и боком прошел мимо испуганно посторонившихся женщин.
Он вышел во влажную, пахнущую ливнем ночь и, придерживаясь за плетень, побрел по улице. В избах слабо мерцали ночники, их тощие отсветы дрожали на жирной грязи улицы.
С колотушкой в руках, навстречу ему двигался ночной сторож. Дубовая бита, ударяясь о сосновую дощечку, издавала короткий высокий звон, за которым тянулся тоскливый, поющий следок.
Сторож поровнялся с Авдеевым и снял картуз. Бледно засияла круглая лысина.
— Здравствуй, Акимыч! Ты что — никак, хворать вздумал?
— Ой, бабы! — с сердцем сказал кузнец. — Не так чихнешь, они тебя зараз хоронят.
— Слабый пол, — степенно подтвердил сторож. — Да ты всех нас переживешь!.
Скользя рукой по мокрому плетню, Авдеев завернул за угол двора и вышел на зады деревни.
В небе сквозь обрывки быстро текущих туч мерцали белесые мелкие звезды. Но свет их таял в дальней выси, и тьма над землей казалась еще глуше. Порой какая-нибудь звездочка начинала часто мигать и падала вниз, развивая за собой тонкую серебряную нить. А одна звездочка-паденка зацепилась за сучок дерева и повисла над самой землей, близ околицы. У Авдеева потеплело на сердце: это поблескивал гребень жестяного петуха, которого Барышок уже успел приладить на крыше своей избы.
Отстранив ткнувшийся в лицо влажный подсолнух, Авдеев стал на краю глубокого оврага.
Внезапно, словно зарево, возникло вдали светлое облако. Фары машины? Нет, облако не двигалось, оно спокойно, прочно висело на одном месте. И он догадался: это арбузовцы зажгли электрический свет. Он представил себе горящие на столбах лампочки, свет в окнах хат, свет в большом арбузовском клубе, где веселится молодежь, и ему стало невыносимо обидно за своих односельчан, что у них на улице не видно ни зги, в избах чадят подслепые моргалики.
А световое облако, как бы дразня его, подымалось все выше, расплывалось все шире, — верно, там загорелись новые электрические солнца. Оно гнало прочь от себя тьму, и отступившая тьма искала прибежище в Белицах, еще плотнее смыкалась вокруг Авдеева.