— Конкурс?
— Именно. — Познаньский воевода отобрал газетенку. — Но это тайна… государственная… девушка просто выполнит задание… я ее инструктировал.
Пожалуй, другим разом Данута Збигневна поинтересовалась бы, что за инструктаж был и отчего проводился он не в кабинете воеводы, но на какой-то тайной квартирке, однако она была женщиной в целом разумной. И прикинув, что если эта курица собирается в конкурсе участвовать, то о супружеской измене речи не идет…
— Только никому, Дануточка, — взмолился Евстафий Елисеевич, мысленно проклиная того репортера, которому случилось вычислить квартирку.
…и свою невнимательность.
— Конечно, дорогой. — Она позволила поцеловать себя в нарумяненную горячую щеку. — Я никому не скажу…
…вот только теперь стало понятно: кого напоминала ей эта акторка.
Хитроумную, навязчивую трефовую даму, которой все не сиделось в колоде.
Надо будет Лизаньку предупредить. Пусть присмотрится.
ГЛАВА 5
Дорожная, о знакомствах случайных и неслучайных попутчиках
Я встретил вас. И все.
Краткий рассказ о жизни, которую трагически прервала ранняя женитьба
За окнами вагона мелькали верстовые столбы, выкрашенные в белый колер. Гремели колеса, нагоняя дремоту, и Аленка, в кои-то веки утомившись говорить, отчаянно зевала, но держалась. Не то чтобы вовсе ей не доводилось покидать Краковель и маменькин дом, скорее уж в силу характера своего, неуемно-любопытного, каждую поездку она воспринимала как событие в обычно тихой жизни. Что уж говорить о том, если поездка не просто в деревенское имение и не в соседний городок, где маменька недавно приобрела льнопрядильный заводик, но в Познаньск, где ее, Аленку, пусть и не ждут, но, вне всяких сомнений, примут с восхищением…
Оттого и пребывала она в немалом предвкушении.
Оттого с восторгом, с замирающим сердцем смотрела Аленка на подновленный Краковельский вокзал, на крыше которого поставили бронзовых крылатых дев. Свысока они взирали на суету, на широкие стальные ленты рельс, на перроны, на поезда и бурлящее, не способное замереть и на минуту, человеческое море.
— Не лови ворон, — пробурчала Евдокия, дергая младшую сестрицу за руку.
Она-то, приземленная, вечно погруженная в собственные, Аленкиному пониманию недоступные, мысли, двигалась сквозь толпу, обходя и суетливых, слегка растерянных приезжих, и грузчиков в синих мундирах дорожного ведомства, и важного полицейского, который больше дремал, нежели следил за порядком. Впрочем, завидев Аленку, полицейский приосанился. И с Евдокией раскланялся, самолично вызвавшись проводить панночек прямиком к вагону, благо «Молот Вотана» уже подали.