Загадки истории России (Непомнящий) - страница 115

Записки императрицы хранились в собственной Его Величества библиотеке, Николай I был с ними знаком, это бесспорно. Но, по словам одного из современников, которому нет оснований не верить, Николай любил «уничтожать многое, касающееся брата, и между прочим весь дневник императрицы Марии Федоровны». Так, может быть, он уничтожил также и продолжение записок Елизаветы Алексеевны?

Николай I уничтожил документы, относящиеся к последним годам жизни своего старшего брата, и преимущественно те, которые были не официальными, а частными, семейными, интимными. А записки Елизаветы Алексеевны носили как раз частный, интимный характер. И они были уничтожены, так как заключали в себе нечто такое, что не должно было стать достоянием потомства.

Если в этих рассуждениях есть ошибка, — размышляет Барятинский, — если, допустим, Елизавета Алексеевна прекратила свои записки именно на этом дне, то возникает вопрос: почему? Вот уж действительно заколдованный круг!

Разорвать этот круг может одно лишь предположение, а скорее — уверенность: разговор 11 ноября заключал в себе что-то настолько серьезное, что побудило или императрицу прекратить свои записи, или, если записи велись и дальше, Николая I уничтожить продолжение их.

Но это еще не все.

Князь Волконский в своем журнале отметил под датой 9 ноября, что «император приказал… генерал-адъютанту барону Дибичу писать в Варшаву к цесаревичу (Константину), что, возвратясь из Крыму с лихорадкою, принужден не выходить из дома, дабы не увеличивать лихорадки». И тут же князь сделал приписку: «Сие распоряжение г. Дибичу дано было 11 ноября, а не 9-го».

Как понять эту приписку? Не надо забывать, что дневник Волконского — официальный документ. Не мог же он ошибиться на два дня, приводя такое важное указание, как уведомление цесаревича императором о своей болезни. Нет, то была не ошибка, ошибиться Волконский не мог!

Волконский вносит поправку: «11 ноября». Почему? Либо потому, что это число по каким-то причинам особенно сильно врезалось в его память, либо потому, что князю понадобилось «пригнать» день, когда государь дал распоряжение Дибичу, к дате особенно значительной, которая когда-нибудь в будущем могла бы быть поставлена в связь с другими датами и документами, — документами… до нас не дошедшими, по крайней мере в значительной их части.

Но нам еще придется поговорить о князе Волконском как об одном из главнейших участников таганрогской драмы. Пока ограничимся лишь одним утверждением, совершенно бесспорным: официальный журнал Волконского был написан им… «пост-фактум»! И — по особому приказанию. Он помечен 7 декабря 1825 года и послан в Петербург статс-секретарю Г.И. Вилламову с препроводительным письмом, начинающимся такими словами: «Милостивый государь Григорий Иванович. Получив отношение Вашего Превосходительства из С.-Петербурга от 27-го ноября и во исполнение высочайшей воли государыни императрицы Марии Федоровны, мне объявляемой, спешу при сем доставить собранный собственно для себя журнал о болезни в Бозе почивающего покойного государя императора Александра Павловича, который полагал хранить драгоценным памятником нахождения моего при последнем конце жизни обожаемого мною монарха, при лице которого имел счастие быть ровно 29 лет. Из сего журнала ее императорское величество изволит усмотреть, что 14-го числа покойный государь император, казалось, не полагал себя в опасности и мало вообще изволил говорить, с того же числа память его начала совершенно увядать, и с трудом выговаривал слова, когда просил пить или чего другого…»