— Господи, Джон, да осознайте же, наконец, простую вещь! Ни вы, никто другой, никогда не будете управлять! Никогда!
Ее понесло. Она повышала голос с каждым высказанным словом. Отчаяние, волнение, съедающие, точащие ее разум, обрели форму конкретных фраз. И может быть, это оказалось к лучшему.
Хаммонд вдруг подался назад и каким-то жалким импульсивным жестом заслонился рукой, будто хотел спасти от разрушений то, что терпеливо, по кирпичику, строил всю жизнь. То, в чем состоял весь смысл его существования и что спасти было уже невозможно. Лицо бородача изменилось. На нем ясно проступил если не страх, то его зачатки. Он выглядел раздавленным. Убитым.
— Ваше управление — иллюзия. Я была готова превозносить Юрский парк, но в этом-то и заключалась ошибка! Мы все превозносили труд ваших ученых и относились к парку, как к забаве, развлечению, игрушке! Мы недостаточно уважали его! Силу и мощь этого места! И нот оно вырвалось из-под контроля! Вам придется смириться с этим. Сейчас имеет смысл только одно: люди, которых мы любим. Алан, Тим, Лекс. Они где-то там. Поэтому… поэтому…
Ее речь захлебнулась. Эмоции были выпущены. Элли не добивала поверженных. Тем более, если они, как говорил Малколм, слепы.
* * *
Алан сдержал слово. Он действительно не спал всю ночь, хотя это стоило ему огромного труда. Веки смыкались, измотанный организм молил об отдыхе. Несколько раз Алан проваливался в мутную дрему и опускался к самому дну, ненадежному, зыбкому, за которым начинался настоящий глубокий сон, черный, без привычных видений. Каким-то крохотным участком сознания, еще подконтрольным разуму, Грант понимал: там, во сне, его ждет что-то страшное. Оно оскалилось, ожидая, когда он пересечет невидимую границу, и набросится, едва разум окончательно померкнет. Поэтому, опустившись вниз, Грант тут же встряхивался, вздрагивал, сбрасывая с себя липкую паутину сонливости.
Ночь была тиха и прозрачна. Она рождалась в темно-синем небе, в звездах, в белых рогах луны, и окутывала мир своим прохладным дыханием. Она блуждала в верхушках деревьев ленивым ветром, скользила по поверхности озера легкой рябью, разбивая ртутную амальгаму серого зеркала воды. Отражающиеся в ней бронтозавры сонно ворочались и что-то глухо ворчали.
Но зато Грант видел рассвет, первые, нежно-розовые, лучи солнца и висящую у самого горизонта радугу. Видел, как влажный туман полз к воде, видел, как заблестели капли росы на траве и как белые паруса облаков быстро плыли по ставшему вдруг удивительно голубым небу.
А потом он вновь задремал и проснулся от истошного визга Лекс: