Теперь вновь, дай бог терпения, успокаивай всех этих купчишек, заводчиков, рестораторов, так называемых общественных деятелей, лобызай их оплывшие потные щеки, дружески похлопывай по плечу, вселяй уверенность в неповторимость 23 августа. И все это для того, чтобы толстосумы раскрыли свои кошельки, были щедрее на добровольные пожертвования по содержанию армии.
Невзирая на строжайший приказ начальника гарнизона полковника Колесинского вернуть по месту назначения все награбленное, результаты пока что плачевные. Возвратили то, что нельзя продать, обменять на водку и закуску. Остальное как в воду кануло. И это за один световой день. А что ждет город, если красные бросят на него корпус, армию?
Худые плечи генерала передернул конвульсивный озноб.
И такое творится несмотря на то, что более тысячи диверсантов лазутчиков, мародеров расстреляно и повешено, городская тюрьма битком набита подозрительными типами, пленными красноармейцами. А эти проклятые обыватели вместо благодарности укоряют его в чрезмерной жестокости. Они, видите ли, хотят мира без крови. Они просят помиловать заблудших А большевики миловали его отборные части, шедшие на штурм города?! Нет, господа комитетчики, вы плохо знаете барона! Он наведет порядок в городе, чего бы это ему ни стоило. Он расстреляет и повесит еще тысячу, другую, но мир и спокойствие восстановятся в многострадальном Царицыне.
Он лично допросит тех, кто в эти трагические дни действовал на руку врагу, за взятки продавал санитарные вагоны спекулянтам, якобы на нужды шорных мастерских рвал и растаскивал телеграфные и телефонные провода, а теперь разыгрывает из себя этакого чеховского мужичка-дурачка, будто по незнанию отвинчивавшего гайки на рельсах.
Пожалуй, до Царицына генерал не встречал такого хорошо подготовленного скрытого саботажа, таких организованных диверсий. Ему было прекрасно известно, что осенью минувшего года на заводе Фейгельсона рабочие во главе с сыном бежавшего фабриканта наладили за месяц выпуск бензина, что позволило красным пустить в ход броневики, отнятые у господина Краснова. А теперь на этом же заводе эти же люди два месяца не могут пустить оборудование и держат всю технику на голодном пайке. Это разве не саботаж, черт возьми!
Врангель подошел к распахнутому окну, взглянул на широкий плес Волги, увидел густые дымы пароходов, стоящих на рейде, снующих по голубой глади, и ему подумалось, что речники нарочно так раскочегарили топки, задавшись целью прокоптить город, благо из проклятых Каракумов тянет денно и нощно горячий суховей. Дышать нечем. А может, проклятая невралгия? Может, прав доктор Штром, доверительно советующий Петру Николаевичу отказаться от армии, эмигрировать в какую-нибудь Лозанну и заняться более спокойным делом — засесть за роман. Ведь плюнул на все его тезка, самозваный верховный атаман Войска Донского, и удрал бог весть куда, не забыв прихватить на мелкие расходы часть войсковой казны. А ведь тоже совестливого из себя корчил. Рассказывают: казнился, что обманул Совдепию, честь офицерскую нарушил дважды. Первый раз, когда слово давал красным, что не поднимет против них меч, а второй, когда даже с помощью Вильгельма не смог взять Царицын. И оттого мучился бессонницей страшно, всякие ужасы видел во сне. Последнее время мнительным был до смешного. В сортир ходил в сопровождении денщика.