Его возрастающее ликование было охлаждено. Он обхватил подбородок рукой.
— Боже! Как этот проклятый негодяй стреножил меня!
Она подошла к нему, совсем впавшему в уныние, и коснулась его рукой.
— Предоставьте действовать мне, — убеждала она его. — Давайте я расспрошу Лальманта и посмотрим, что я смогу узнать. Возможно еще какое-нибудь объяснение, совершенно отличное от того, что вы предполагаете и что может оказаться неверным. Предоставьте это мне, Леонардо.
Он мрачно взглянул на нее, положил здоровую левую руку ей на плечо и привлек ее к себе.
— Полагаю, что вы, мой прекрасный маленький белый чертенок, не обманете меня? Не ваш ли обман сбивает мое чутье, скрывает ваши собственные запутанные следы?
Она высвободилась от его руки.
— Вы — грубое животное. Порой я удивляюсь, почему я все еще терплю вас здесь. Бог свидетель, что я никогда не играла в дураков.
Этот тон заставил его повиноваться. Он унижался в извинениях за свою грубость, ссылаясь на проклятую ревность, которая изводит его, и страстно доказывая ей, что ревность — первенец любви.
Эту сцену они часто разыгрывали раньше и обычно она под занавес приводила к поцелуям. Но в этот вечер она оставалась холодна и надменна. Даже ради своих намерений ей было нелегко принять ласки от мужчины, который нанес ей смертельное оскорбление: «Я не потерплю имени своей матери на ваших устах, ведьма!»
Она никогда не любила его, никогда ничего от него не добивалась и в душе презирала этого никчемного человека, которого она заманила в сети. Но этой ночью испытывала к нему такое отвращение, что едва скрывала это.
— Я слишком часто прощала вам грубость, — ответила она ему. — Мне понадобится определенное время, чтобы забыть сказанное вами этой ночью. Вам следует прополоскать рот и исправить манеры, прежде чем вы приблизитесь ко мне вновь, или это — ваш последний визит ко мне. Теперь идите.
Хотя его глаза вспыхнули яростью, губы его сложились в глупую ухмылку.
— Но вы же не выгоняете меня, в самом-то деле?
Она одарила его взглядом, подобным пощечине. Затем виконтесса подошла к шнурку звонка и дернула его.
— Я сомневаюсь, что вы понимаете общепринятые правила приличия, — сказала она.
Он уставился на нее и застыл, совершенно пораженный, пока ее лакей-француз не открыл дверь.
— Мессер Вендрамин уходит, Поль, — сказала она слуге.