— Вот видите, — отсчитывая три с четвертью талера, с наигранной завистью произнёс Якуб, — какой кошель монет берёт этот «охотник» в заурядное путешествие?
Бедняга Винсент протянул к вельможному пану ватные руки, получил деньги и, пока его одеревенелые пальцы медленно зажимали монеты польской чеканки в кулак, пан уже был на другом конце площади…
Они выехали немедля, той самой дорогой возле мельницы, о которой им говорил корчмарь. Всё это время кроме команд Войны: «Быстрее, Збышек, быстрее!» никто не проронил ни слова.
Сразу за Рудниками дорога резко сворачивала в рощу. Экипаж стало неистово болтать на лесных ухабах и слугам хочешь, не хочешь, а пришлось сбавить ход отчаянно скрипевшего на ямах поезда.
Война был перевозбуждён. Побелевшие пальцы его рук, отливали синевой и мелко тряслись, выдавая присутствие в девственной душе молодого пана приступа нервной лихорадки. Пережитая опасность заставляла его сердце брыкаться в распираемой судорожным дыханием груди. Якуба невольно передёрнуло. Чувствуя на себе внимание Свода, он не стал размениваться на любезности со спасённой ими пани. Напротив, придавив её к дивану строгим, испытующим взглядом, он спросил голосом, полным змеиного яда:
— Как вы себя чувствуете, панночка? ...Надеюсь, вы понимаете, что находитесь в компании ни каких-то там похитителей невест или добрых чародеев, спасающих проворовавшихся девушек?
Красавица на миг густо покраснела, после чего, превозмогая боль в рассечённой хлыстами спине, выпрямилась и гордо ответила:
— А я і не прасіла шляхетнага пана мяне ратаваць, а, тым больш, выкупляць[36].
— Это я к тому, глупая, — спокойно ответил на дерзость Война, — чтобы панночка знала своё место. Не надо кормить панов «мужыцкай мовай», я её хорошо знаю. Отвечай лучше, как тебя звать и как давно промышляешь воровством?
Девушка снова густо покраснела. Было заметно, что слова пана задели её за живое:
— Звать Михалиной, а воровать...? Не для того дал мне бог руки. Я из венэев[37].
— О! — Удивился Якуб, — так значит, ты ничего не брала у лавочника?
— Брала, — честно призналась девушка, — брала потому, что больше взять было негде.
— И для чего ж ты решила обогатиться?
Панночка тяжко вздохнула:
— Брата хотела вызволить из тюрьмы.
Война откинулся назад и только криво ухмыльнулся на такое наглое враньё:
— Что-то я не слыхал про то, чтобы крестьяне за два талера запросто могли освобождать заключённых. Брат, твой паненка, мабыць, таксама аторва, раз пакутуе зараз ў турэмных мурах[38]?
Девушка, смелея прямо на глазах, поправила сползающий с плеч тёмный суконный платок, и твёрдо ответила: