— Стою, — продолжил он, отставляя рюмку, — пускаю дым, и никак не возьму в толк, что же это такое происходит, и отчего в ушах такой звон. Потом решил осмотреть зенитную батарею. Прошел по позициям метров сто пятьдесят, вышел к орудиям, и тут нас накрыло минометным залпом. Ты этого, наверное, не знаешь, но реактивные минометы визжат, как черти в аду. Я этот визг даже сквозь звон в ушах услышал. А потом они упали. Залп — двенадцать мин калибра сто десять миллиметров. Кучность у французов не ахти какая, но на открытой местности в паре вершков от земли осколки выкашивают все подряд. Понимаешь, к чему клоню?
— Ты остался невредим.
— Верно, — кивнул Генрих. — Как заговоренный. Стоял посреди этого ада, дышал вонищей от сгоревшей химии и даже не додумался упасть на землю. Впрочем, в оправдание себе замечу, что, судя по всему, был контужен. Вечером, попозже, меня и тошнило, и голова кружилась, но в тот момент… Де Голль не знал — он просто не мог знать — как плохо обстоят наши дела, а потому, спустя четверть часа, повторил минометный налет.
— Дай, угадаю! Ты провел это время, стоя посередине чистого поля?
— Так точно! — кивнул Генрих. — Опять в чистом поле и снова ни царапины. Вот тогда я и понял, что у судьбы — или у Господа, если угодно — свои резоны, и не мне их знать. Волков бояться — в лес не ходить, а я в лесу давно живу. Что же делать?
— Ну, для начала, давай поужинаем. Ты ведь пригласил меня на ужин, а я страсть какая голодная!
— Что ж, давай уже закажем что-нибудь, а то они тут, наверняка, марку выдерживают — подавать не спешат!
Судя по всему, Наталья действительно сильно проголодалась, и, пока Генрих неторопливо расправлялся с салатом из камчатского краба, съела под пару бокалов Лорент-Перье, заливное из щуки, судака и лососины под хреном и несколько пшеничных и гречневых блинов с икрой осетра. От горячих закусок Генрих благоразумно воздержался, но Наталью попросил, «ни в чем себе не отказывать». И она, надо отдать ей должное, не посрамила ни своего титула, ни анархистского подполья, откушав в преддверии императорской ухи с расстегаями и имбирной водкой порцию фуа-гра жареной в меду и сопровождаемой еще одним бокалом шампанского. Ела она быстро и, как бы сказать, методично. Но и о приличиях не забывала, не нарушив — даже по случаю великой спешки — ни одного из многочисленных правил политеса. Однако внимание к себе привлекла. Эта женщина умела быть невидимой, но когда хотела обратного, получала желаемое без ограничений. Вернее, добивалась этого сама, и так эффективно, как только можно вообразить.