— Генрих, — Наталья приостановилась перед самой дверью, уже распахнутой перед ними вышколенным до полного автоматизма швейцаром, — а кто я сегодня?
— А сама, как думаешь?
— Наверное, баронесса Цеге…
— Я не спрашивал тебя, Тата, но, если ты носишь этот титул…
— Я сирота, Генрих. Титул принадлежит мне.
«Грустно, но этого следовало ожидать».
— Пойдем, — предложил он, — нас уже ждут.
И в самом деле, в вестибюле прогуливался, покуривая, генерал Бекмуратов.
— Добрый вечер, баронесса! Рад вас видеть, господин Шершнев!
«Ну, вот, все точки над „i“ расставлены, и не нужно гадать, кто есть кто, этим вечером в этом доме».
— Здравствуйте, генерал! Давно не виделись!
— Да, я тоже успел соскучиться, — холодная улыбка, благожелательный кивок. — Вечер в разгаре. Общество в сборе. Для многих ваш визит — из разряда полных неожиданностей, причем, даже не знаю, какого свойства. Приятных или напротив, однако надеюсь, никто глупостей не наделает, все-таки люди воспитанные. Вам стрессы тоже противопоказаны, как я слышал. От последней контузии, чаю, еще не отошли? Оно вам нужно?
— Ни в коем случае, но я ведь здесь не гусей дразнить и не буку показывать, я прав?
— Чуть позже подъедет Петр Андреевич…
— Варламов?
— Так точно, — кивнул Бекмуратов. — Вас, полковник, пригласят наверх, в кабинет Павла Георгиевича, там и поговорите.
— А Павел Георгиевич у нас нынче кто?
— Павел Георгиевич — губернатор Северо-Западного края.
— Губернатор? — не поверил Генрих, мысленно примеривая на Пашу Нелидова расшитый золотом мундир. Получалось нелепо.
— Не знали? — откровенно усмехнулся Бекмуратов. — Большой человек, не ссорьтесь с ним. Опасно.
— Спасибо! — кивнул Генрих. — Учту!
И, подхватив, Наталью под руку, увлек к лестнице.
— А как же профессор консерватории? — спросила она на половине подъема. Тихо спросила, заговорщицким шепотом, элегантно склонившись к невысокому своему спутнику.
Такими он их и увидел — себя и ее — в зеркале на вершине подъема. Натали казалась даже выше обычного.
«Смешно… — ему вспомнилось полотно одного мирискусника. Кажется, это был Николай Ульянов. А картина называлась, дай бог памяти, „Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу“. — Ну, я не Пушкин, да и Наташа — не Гончарова, так что…»
— Однако!
Генрих повернулся на голос, Слева на лестнице стоял мужчина в мундире дипломата. Седой, круглолицый, с нездоровым румянцем на белом рыхлом лице. Маленькие бесцветные глазки удивленно взирали на Генриха из-за поблескивающих в свете ламп стекол очков в тонкой золотой оправе.
— Прошу прощения, сударь?!
— Вы! — опешил мужчина. — Здесь?!