— Скажи, Людвиг, — между делом, под разговор и «конструктивную» дискуссию, яичница кончилась, а вслед за ней ушел сибирский пирог с язем, и в дело пошли сладкие пирожки, — хазары, по-твоему, евреи или нет? Мне в данном случае важен «глас народа», а не теоретические выкладки.
— Ну, — почесал затылок Людвиг, — по мне так, важнее, с кем дружишь и против кого. В этом смысле, какие же они евреи? Ты бы, командир, еще о караимах спросил! Опять же, мне, собственно, по фигу, как ты знаешь, но мою маман удар хватит, если, я положим, решу жениться на ихней девушке, — по-русски Людвиг изъяснялся виртуозно, хотя язык ему был не родной. — Это все равно, что на православной жениться. Для моей матушки, любая девушка не из наших — шиксе. И этого слова, прости, командир, я тебе переводить не стану.
— Урки на каторге звали шиксами малолетних блядей.
— Ну, значит, ты в курсе, — ухмыльнулся Людвиг. — А что тебе вдруг хазары «приспичили»?
— Ну, я, вроде, и сам…
— Господи прости, командир! — возвел глаза к потолку Людвиг. — И когда ты из хазар вышел? Лет триста назад?
— Да, нет, — покачал головой Генрих, — я свой род от Яркая Мурсы веду, а он на Крым с русскими ходил в 1423.
— Пятьсот лет… — кивнул Людвиг, отхлебывая из кружки горячий сбитень. — И женился, небось, на русской…
— На польке по-нынешнему.
— А я о чем?
— Нет, это не личное, — Генрих тоже отхлебнул сбитня, оказалось вкусно, но странно, — это я о разных вещах думаю в преддверии встречи с Карварским.
— И что надумал?
— Даже и не знаю! — вздохнул Генрих. — Поживем — увидим… Если доживем…
* * *
«Время к полудню, пора и честь знать!» — Натали отвела взгляд от уличных часов и посмотрела на скрипичный футляр в руке. Крупный, предназначенный для альта — если знать, в чем разница, — но гораздо тяжелее.
«Скрипочка для девочки…» — она вдруг вспомнила свою первую «скрипку».
Тысяча девятьсот шестидесятый год. Ранняя осень. Деревья в золоте и багрянце. Небо чистое, голубое, солнечные зайчики играют в тихой воде… А от Никольского собора к Садовой улице через Екатерининский канал по мосту идет вице-адмирал Акимов в окружении подчиненных ему офицеров. Без женщин и детей, что славно, но и без оружия — что просто замечательно. Парадные кортики, и это все, что у них есть, а у Натали «сударевская трещотка» в скрипичном футляре — верная смерть для командующего Ревельской базой флота, да и не для него одного. В тот раз вместе с Акимовым она положила еще семь человек, и, что невероятно, ушла живая и невредимая. Даже не опознанная.
«Судьба…»
Натали поймала себя на том, что улыбается, и покачала мысленно головой.