«Что же я за тварь такая?»
Она отлично помнило то утро. Бешеное сердцебиение, когда шла, покачивая в руке скрипичный футляр, через сквер. Солнечное сияние, и набатный колокол в висках… А потом она увидела офицеров — черная форма, золотое шитье — и сердце застопорило бег, и пропал сводящий с ума шум в ушах. Дыхание выровнялось, и на нее сошел удивительный покой. И она улыбнулась. Улыбку свою Натали помнила до сих пор. Ее ощущение на губах и отражение в глазах встречного мужичка. Она запомнила его в деталях, невысокого, кряжистого с седеющей бородой…
Натали улыбнулась и вдохнула полной грудью благоухающий тысячей ароматов воздух ранней осени. Было тепло и солнечно. Настоящее бабье лето. И цель, как на ладони — идет, улыбается, о чем-то говорит с поспешающими за ним офицерами.
«Ну, здравствуйте, дорогой Николай Владимирович! Многие лета!» — она взбросила «скрипочку» вверх, подхватывая второй рукой и раскрывая футляр одним отточенным за недели тренировок движением.
Раз. Футляр открывается, и в правую руку выпадает снаряженный к бою «сударев». Два. Обшитая коричневой кожей коробка летит к чертовой матери, и освободившаяся левая рука змеей бросается навстречу возвратному движению правой. Три. Снять с предохранителя, переводчик огня, и «вперед с песнями»!
«Вперед с песнями» — это, разумеется, для красного словца. Она так не думала тогда. И присказку эту узнала много позже, ее любил повторять один окончательно свихнувшийся социалист-революционер. Глеб закончил художественное училище и писал странные, но производившие сильное впечатление натюрморты с оружием. «Завтрак рабочего», например: отварные картофелины, разделанная селедка, луковица и наган… Они были вместе некоторое время — Натали и Глеб — и он даже написал ее портрет. Вернее, вписал Натали в очередной натюрморт. Картина неоригинально называлась «Завтрак». Обнаженная женщина, изображенная сзади — на самом деле, в три четверти, чтобы показать часть лица и груди — сидит на табурете. Перед ней на столе чайная чашка, рюмка с водкой и пепельница с дымящей в ней сигаретой. И, разумеется, ствол — вороненая сталь браунинга на белой в голубую клеточку скатерти. Эту картину, не посоветовавшись с Натали и даже не сказав ей ни слова, Глеб Ладейкин выставил в галерее Иссерлиса на Загородном проспекте. Натали этот поступок страшно рассердил. Она порвала с Ладейкиным и больше с ним никогда не встречалась. Однако через несколько месяцев, когда Глеб уже погиб во время перестрелки в Киеве, лесопромышленник Горбунов, известный меценат и собиратель современного искусства, устроил в галерее Гутмана на Малом проспекте Васильевского острова ретроспективную выставку художников группы «Сталь». Звучало безобидно, потому, собственно, выставка и открылась, но вскоре выяснилось, что из семи выставленных художников — трое террористы. Причем, один из них — речь шла как раз о Глебе — убит в перестрелке с жандармами. Случился скандал. Выставку закрыли, и работы, перекочевавшие в особняк Горбунова, снова стали недоступны широкой публике. Тем не менее, Натали на выставку сходить успела, и не зря. Стояла в центре зала, смотрела издалека на «Завтрак», на себя саму, такую незнакомую при взгляде сзади, и вдруг услышала разговор.