— Уже у тебя!
Однако новости были такие: Светлана на четвертой неделе беременности, а потому либо Петр на ней женится, предварительно разведясь с Татьяной, либо Светлана делает аборт, но в этом случае Петру настоятельно рекомендуется сдать ключ от квартиры и забыть ее адрес…
Была уже четверть седьмого. Обычно в вечерний час пик в сторону центра пассажиров мало, но на этот раз, как назло, народу набился полный вагон. Возможно, поезда долго не было, но заблудившийся в переживаниях Петр понятия не имел, как давно он тут стоит.
Петр вошел в вагон последним, когда все места уже были заняты, а после недавнего разговора хотелось посидеть. Оглядевшись, «отец по неосторожности» увидел в конце вагона на трехместной лавочке одно свободное место. Два других заполняла собой огромная баба: она ласково смотрела на Петра, улыбалась и жестом приглашала сесть рядом. Баба напомнила ему тряпичных кукол, которых они в райкоме обычно дарили иностранным делегациям вместе с матрешками, ложками и прочими сувенирами «а-ля рюс». Таких кукол надевают на чайник или на самовар, чтобы держать температуру. Баба в вагоне была такого необъятного размера, что ее можно было бы надевать на бочку с квасом. Поколебавшись, Петр все же втиснулся в оставшееся свободным пространство. Неожиданно мелодичным и чистым для ее комплекции голосом Баба сказала:
— Не бойся, милый, я не кусаюсь.
— Чего это я боюсь? — вдруг огрызнулся Петр.
— Ты, милый, решиться боишься. Не того боишься ты, ой, не того…
— Слушайте, оставьте меня в покое! — взъярился он и тут же мысленно отругал себя: зачем так остро реагировать на глупости случайного попутчика?!
Петру предстоял трудный выбор. Дело даже не в том, что развод мог повредить карьере, а в том, что выбрать нужно не только между Светой и Татьяной, но еще и между любовницей и сыном, которого он любил по-настоящему, без сомнений. Уйти придется и от Васи…
— …Вот и я говорю, милый, самое трудное — решиться на что. Страшно. Вдруг твое решение — ошибка? Коли знать наперед, где соломку подстелить, может, оно и не так страшно было бы, а так-то жизнь набело пишем, прожитые годы на черновик не пустишь. Какую историю сейчас сочинишь, такую потом и проживешь.
— Вы читаете мои мысли?
— Нет, милый, я мыслей не читаю. А только вижу, сидишь как туча темный, маешься…
«Странная баба, — удивился Петр, — ведь точно на мозоль давит. Развод на карьеру вообще не повлияет: не те времена. При Андропове нас ждут большие перемены. Они потребуют новых людей, мыслящих гибко, не так догматично, как наши пердуны в райкоме партии. Их собственные внуки давно не слушают, а они нас, комсомол, учат работе с молодежью… Развод — точно не проблема. А если не разводиться? Тогда Светку нужно забыть. Аборта она мне не простит никогда. И висеть все это будет на моей совести. На аборт она пойдет, сомнений нет. Если что решит, ничто ее не остановит. Мужик в юбке…»