Главный инспектор училищ Туркестанского края, бывший директор Симбирской гимназии Ф. Керенский по поручению генерал-губернатора в 1892 г. взялся написать текст стандартной молитвы за Царя. Текст получился незамысловатым: «Боже мой! Помоги, окажи милость Его Величеству Государю нашему. с супругой. Наследнику. Аминь! Боже мой! Сделай Царя ко всем подданным милостивым и дай царствовать над нами постоянно. Аминь!.. Боже мой! Продли жизнь Царя и дай роду его вечно царствовать над нами!.. Боже мой! Сохрани также его знатных министров. Боже мой! Да действуют выборные по его повелению. Аминь. Боже мой! Да просвещаются под его разумным правлением большие и малые народы, мужчины и женщины. Аминь»[543].
Пропуская имена в молитве, Керенский, видимо, не сомневался, что сочиняет на века и мусульмане будут слушать и повторять его сочинение при многих русских Царях. Молитву утвердили даже на собрании народных судей – казиев и биев, перевели на местные языки, отпечатали тиражом в 1500 экземпляров и разослали по мечетям и мусульманским учебным заведениям.
Большого толка из очередной административной затеи не получилось: «вдохновенное» произведение Ф. Керенского лишь изредка и вынужденно (когда присутствовал кто-либо из русского начальства) читалось имамами мечетей. Такое положение сохранилось до падения Царского режима даже в краевом центре – Ташкенте. В декабре 1914 г. начальник Туркестанского районного охранного отделения доносил генерал-губернатору, что в ташкентских мечетях, мектебах и медресе молитва за Царя не произносится и мусульманское духовенство «не усматривает в этом ничего криминального и считает это явление вполне естественным»[544].
Одной из причин того, что туркестанские власти в начале XX в. озаботились хотя бы формальным выражением мусульманским клиром почтения к русской государственности, была усилившаяся и исходящая из Турции и Германии проповедь панисламизма, которую русские власти воспринимали весьма серьезно.
Что же касается мусульманских священнослужителей и их упорного противодействия приказам русской администрации, то это в немалой степени следует объяснить влиянием улемы (мусульманских духовных лиц разного положения и звания) Бухарского эмирата, находящейся в стороне от российской администрации и российского образа жизни и поэтому сохранившей наиболее агрессивное восприятие новых форм жизни. «Посещая Бухарский эмират, – пишет П.П. Литвинов, – встречаясь с его духовенством, мусульманские «священники» русского Туркестана получали дополнительный заряд религиозного догматизма и жизненного консерватизма, а потом с новой силой оказывали сопротивление цивилизаторским мероприятиям российских властей, подвигая к тому же и многомиллионное население региона»