Добравшись до Самары, путнику следовало перестать благодушествовать: несмотря на то что почтовый тракт до Оренбурга был хорошо наезжен, многочисленные почтовые станции были удобны и просторны, лошади сыты и хорошо выезжены, ямщики отлично знали свое дело, однако уже в Самаре нужно было озаботиться, дабы «пройти» основную дистанцию от Оренбурга до Ташкента – 1879 верст – с наименьшими потерями. «Почти все проезжающие в Ташкент летом, весною или раннею осенью, – сообщает Маев в своем путеводителе, – запасаются в Самаре тарантасами, и только весьма немногие, при крайней скудости своих денежных средств, решаются ехать степью на перекладных»[173].
Купив тарантас, его следовало оборудовать для переезда по Дикому полю. «Если тарантас открытый, без верха, то приделывают холщовый навес для предохранения от летнего зноя, а зимою – верх из плотных кошем; в Оренбурге же покупают или заказывают несколько чек и больших гвоздей, гаек, берут запасные оглобли, хомут, а если можно, то и два запасных колеса, веревок толстых (для постромок) и тонких для перевязки в случае надобности сломавшихся частей экипажа. Запасаются также салом для смазки колес»[174].
В Оренбурге начинались настоящие трудности, и путешественники готовились во всеоружии встретить любую дорожную неприятность. Ехавший в Ташкент в 1866 г. по казенной надобности чиновник и одновременно публицист П.Н. Пашино поступил весьма предусмотрительно: «Бывалые люди в Оренбурге объясняют, что в степи на станциях ничего не найдешь. Это последнее обстоятельство я принял к сведению и поторопился завести себе гвозди, веревки, пилу, топор, молоток, долото, бурав, терпуг и пр. Словом, я выезжал из Оренбурга в возке, нагруженном всякою всячиною, как мелочная лавочка: тут были и аптека, и книги, и писчие принадлежности, чай, сахар, всякое копченое, печеное и вареное. Был и погребец, и чайник медный и таган железный. Не забыты дрова и угли. Было все, чего недоставало Робинсону на необитаемом острове»[175].
А вот В.А. Полторацкий, служивший по военному ведомству, взял с собою в тарантас «два ящика с посудой, десять пар различных сапог Лаубе и 15 тысяч папирос Лаферма. а еще белье, платье…»[176]. Как при такой загрузке в экипаже помещались сами путешествовавшие (в одиночку не ездили), остается загадкой.
Дорога была отчаянно плохой, хотя называлась дорогою, – приходилось ехать по сплошному разливу рек и ручьев, причем вода достигала высоты колес. Плохие, измученные лошади едва волокли тяжелые тарантасы.
Почтовые станции содержали киргизы (так называли тогда казахов), не имевшие представления о ямщицком деле. Сами станции были тесными, низкими мазанками, порой без мебели. Случалось, что истомленные путники не находили на месте, указанном в путеводителе, долгожданной станции: выяснялось, что станционный смотритель вместе со станцией откочевал верст за двадцать от установленного контрактом пункта: «Лоша все кушал здесь, – гайда другое место»