Куда больше, чем вкусовые качества пищи, меня занимал иной вопрос, точнее — несколько фраз Райша и этого йали, брошенных вскользь, между делом.
«Вас давно пора уничтожить», — сказал капитан, и в этих словах было ничтожно мало насмешки. Он говорил об уничтожении не одного разумного существа, и даже не некоторой группы; он говорил об уничтожении целого вида, причём невозмутимо, и даже с каким-то наслаждением. А представитель этого самого вида воспринимал такое отношение вполне благосклонно. Я понимаю, что он изгой, явно брошенный своими сородичами, но… я никогда не желала гибели человечеству. Более того, эта мысль вызывала у меня внутреннее сопротивление; наверное, это и был инстинкт самосохранения. А йали был спокоен и даже как будто одобрял такое отношение.
А ещё я вдруг поняла, что, несмотря на длительное общение с местными, внимательное изучение уклада и быта местного человечества, я всё ещё совершенно ничего не понимаю. Там, дома, было проще; я могла наблюдать много разных, а, самое главное, гражданскихлюдей. Наше присутствие не мешало им за работой обсуждать какие-то политические и прочие новости, поднимать для обсуждения различные вопросы морально-этического, исторического и иного характера. Видимо, именно эти споры и исчезновение такой удобной скорлупки псевдоличности сильнее всего поспособствовали нынешним произошедшим во мне переменам. И тому, что тех людей я более-менее научилась понимать. А здесь…
Общаясь со всеми местными, особенно — с мирной ветвью, я успела привыкнуть к мысли, что здешние люди высокоморальней, честнее тех. Не каждый в отдельности, но общество в целом. Сохранившийся с древности красивый и, я думала, бесполезный лозунг «от каждого по способностям, каждому по потребностям», вдруг оказавшийся реальностью. Они жили как единый организм, причём организм высокоорганизованный; та ступень развития разума, когда он стремится не навредить своим познанием. Это выражалось в их отношении к природе — они признавали её равной, даже в чём-то выше себя. Это выражалось в их терпимости ко мне, к иным, совершенно чуждым разумным видам. Выражалось до нынешнего момента.
Меня не пугала жестокость Райша. Меня вообще сложно напугать жестокостью, тем более что понятие это весьма расплывчатое. Меня настораживала лёгкость и спокойствие, с которыми он говорил об уничтожении целого вида. И даже не столько моральная сторона вопроса, сколько техническая. Он был так уверен в себе, в своих (в данном случае под «ним» следует понимать всё человечество) силах, в самом наличии возможности уничтожения высокоразвитой цивилизации практически без риска для себя, и не самый глупый представитель этой цивилизации был с ним согласен! Как будто йали стоят не на одном уровне технического развития с людьми, а отстают от них на века, и физически ничего не способны противопоставить. С учётом статуса и личности Райша, — не отдельно взятого человека из толпы, а представителя высшего командного состава флота, — сложно было поверить в голословность этих заявлений. Нет, он был уверен в этих словах, он точно знал, что это — реальность. Как будто знал что-то важное, чего я даже представить не могла. Как будто такое уже когда-то было.