Некоторое время мы молча жевали пайки, аналогичные вчерашним. Не знаю, о чём думал капитан, а я мысленно ворковала с лежащим на кровати в комнате плазмомётом, обещая, что мы с ним непременно скоро постреляем.
А потом, с тёплой мысли о том, что я больше не одна и у меня есть «друг», я вдруг опять перескочила на осознание своего одиночества.
Люди на работе ведут себя по-разному, но очень мало кто толькоработает. Я наблюдала очень многих сотрудников, научилась понимать из взаимоотношения, даже некоторые мотивы. Нас не стеснялись, как не стеснялись оборудования и мебели, и обсуждали всё подряд. Девочки-лаборантки обсуждали технических специалистов-мужчин, технические специалисты — девочек-лаборанток. При нас целовались, плакали, ругались, смеялись. Нас не замечали.
А мы, пока никто не видел, тоже учились общаться между собой. Нас сплотило это ощущение обособленности от них, от людей, от всего мира, враждебного нам. Мы тоже привязывались; за неимением вариантов, друг к другу. Мы делились мыслями, помогали друг другу в познании мира, даже учились мечтать.
Мечтать нас научил один мальчик, Икоси Окто — двадцать восьмой. Он был странный даже по сравнению со всеми нами. Он был куда более искусственным, чем мы все, со своими непонятными рассуждениями и восприятием учёных, но при этом — куда более настоящим, чем эти учёные. Много позже я поняла, что он не был ни тем, ни другим; наши создатели как-то умудрились воспроизвести иной разум, работающий по каким-то своим, непонятным законам. И даже не заметили этого.
Задумавшись, он давал сбои. Например, я помню, как он вдруг остановился посреди полосы препятствий, вскинув оружие, и замер. Он стоял совершенно неподвижно несколько минут, не стрелял и не двигался дальше — отлитая из серебра статуэтка, в серебристом защитном костюме и с белыми волосами. Потом оказалось, он смотрел на бабочку; он так и не сумел объяснить, что именно было с ней не так. Он говорил, что «мы просто не видели». Он единственный из нас мечтал. Он верил в существование других разумных существ, верил так, как будто знал об этом точно, как будто был лично знаком с несколькими чужими разумными видами. Он хотел полететь в другую галактику, он хотел поговорить с ними; почему-то он думал, что они смогут ответить на его неоригинальный вопрос «кто я?».
Он научил мечтать меня. Научил надеяться, что там, за невероятным прыжком за границу галактики, всё будет по-другому. Как будто предвидел.
А однажды на обыкновенном плановом осмотре, при обыкновенном сканировании излучений мозга он вдруг одним ударом разбил стекло капсулы.