— Что же ты говорил и писал, что она глухая! — расхохотался я. — Она же прекрасно все слышит!
— Он вечно клевещет на меня, — смеясь (вот умная женщина!), пояснила его жена. — Ну, у меня слышалка немного ослаблена. А он, дурак, не понимает, что в этом наше семейное счастье! Ничего себе глухая! Я расслышала его из Тулы!
— Во-первых, — загудел Юра, ничуть не смущаясь, — не забывай, что ты сам громогласен, почти как я. А во-вторых, посмотри на ее серьги! Это новейший слуховой аппарат, выписанный из Италии. Его нам подарил один итальянский дипломат за то, что я, ни разу не видя Сицилию, описал ее лучше всех итальянских поэтов!
Жена его снова расхохоталась.
— Слушайте его, — сказала она, — это серьги от моей мамы!
— Что же, я и про Сицилию выдумал? — обиделся наш поэт.
— Нет, насчет Сицилии правда, — серьезно подтвердила его жена. — Этот дипломат при мне хвалил его стихи о Сицилии. Но насчет подарков у них туговато.
Концерт прошел прекрасно. Наш поэт не поленился встать в очередь поклонников, чтобы поблагодарить пианиста.
— Я — что, жена потрясена! — прогудел он, обнимая могучими руками не менее могучего пианиста. Но, оказывается, поблизости в очереди стоял один злой шутник, знавший нашего поэта.
— Не слушайте его, — сказал он пианисту, когда поэт отошел, — у него жена совершенно глухая, и он об этом уже написал целый цикл стихов.
— Как — глухая? — растерялся пианист.
— Как тетеря! — кратко пояснил злоязычник. Но пианист был человеком с юмором.
— Глухая поклонница — триумф для музыканта! — сказал он и расхохотался.
Кроме стихов наш поэт знал огромное количество вещей, почерпнутых из книг и из жизни. Он любил поговорить обо всем, кроме политики. Он так объяснял свое отвращение к политике:
— Я родился в роковом одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году. В этот год Сталин, окончательно отчаявшись воспитать своего хулиганистого сына Васю, решил воспитать страну в целом, а через нее и Васю. Для этого он полстраны поставил в угол, отправив в Сибирь. Кстати, на Васю это никак не повлияло. Не надо никого воспитывать. Каждый воспитывается сам. Политики пытаются воспитать человечество, забывая, что сами невоспитанны.
О политике он знал так же много, как и обо всем. Просто он не любил о ней говорить и не впускал ее в стихи. С фантастичностью его памяти могла соперничать только фантастичность его воображения.
— Юра знает все, но неточно, — сострил про него кто-то из друзей.
Я должен вмешаться и поправить неточность самой остроты. Дело в том, что наш поэт укрупнял явления жизни как явления самой поэзии. Он хотел, чтобы мир был поэзией в готовом виде.