— Да, — ответил он. — Уже со вчерашнего дня. За хорошее поведение мне скостили недельку. Что, удивляешься, мать? Не боись, крыша над головой у меня тоже имеется. Правда, больше ничего нету. — Он коротко хохотнул.
Ничего не ответив, Тереза накрыла для него стол, поставила все съестное, что у нее было в доме, налила вина.
Он принялся уплетать за обе щеки. А увидев среди снеди кусок копченого лосося, заметил:
— Ого, мать, а у тебя дела идут ничего себе. — В его тоне вдруг прозвучало требование, почти угроза.
Она сказала:
— Не так уж хорошо, как ты думаешь.
Он рассмеялся:
— Ну, мать, я ж у тебя ничего не сопру.
— А у меня и взять-то уже нечего.
— Ну, Бог даст, скоро небось опять появится.
— Откуда бы?
Франц зло взглянул на нее:
— Я мотал срок не за грабеж. Если какой лопух посеет свой бумажничек, так то не моя вина. Вот и защитник тоже сказал, меня, мол, и судить-то можно самое большее за сокрытие найденного.
Она замахала руками:
— Да ты что, Франц, я же тебя ни о чем не спрашиваю.
Он опять принялся за еду. Потом вдруг:
— Но с Америкой — пустой номер… Я и здесь могу пробиться. Послезавтра выхожу на работу. Вот так. Слава Богу, еще есть друзья, они не бросают друга в беде, если ему разок не повезло.
Тереза пожала плечами:
— Почему бы молодому и здоровому человеку не найти работу? Хотелось бы только, чтобы на этот раз надолго.
— По мне, так уж давно бы нашлась и надолго. Да только многие думают, будто другие обязаны любую их подлость сносить. А я не из того теста сделан. Ни от кого терпеть не буду. Поняла, мать? И если б захотел в Америку, сам бы и поехал. А ссылать меня туда не позволю. Так и передай своему… ну, тому господину.
Тереза спокойно ответила:
— Он тебе добра желал. Можешь мне поверить.
— В чем же это его добро? — грубо спросил он.
— В том, чтобы ты уехал в Америку. Впрочем, можешь не беспокоиться, все кончилось. Этот господин, мой жених, три недели назад скончался.
Он взглянул на нее сперва недоверчиво, словно предполагая, будто она лжет, чтобы оградить себя от новых требований. Но по ее бледному лицу и горестному выражению глаз даже он смог понять, что то была не ложь и не отговорка. Он продолжал молча есть, потом закурил сигарету. И только тут, как ни холодно и безразлично он это произнес, да, наверное, и подумал, но Тереза впервые услышала в его тоне нечто вроде сочувствия:
— Тебе, мать, тоже не больно-то везет.
Потом заявил, что слишком устал, чтобы добираться до своего жилья, растянулся в чем был на диване и вскоре заснул, а на следующее утро исчез раньше, чем Тереза проснулась.