Но отец не слушал капитана, уже поверив в свою невероятную догадку. Возможно он представил как вихрем ворвется домой, закружит обмерших, заплаканных женщин, разыщет сына в далеком среднеазиатском госпитале. И, неважно, пусть ранненого, искалеченного, контуженного - любого, но единственно главное - живого, родного и теплого привезет, да нет на руках донесет, до дома, до родных стен. Не отойдет от него ни на минуту, пока не убедится, что действительно жив единственный ненаглядный сынок. Не отпустит больше никуда и никогда.
- Не надо открывать. - Безнадежно не сказал, а простонал сквозь стиснутые зубы капитан, в последний момент перед тем как изчезла последняя, тонкая перемычка между гробом и крышкой. - Прошу, Вас, не надо.
Безмолвно стоявшие рядом десантники отвернулись к окну едва технари, помогавшие вскрывать цинковый ящик, повинуясь движению майорской руки, сдернули крышку.
Дикий крик, полный боли и животного, нечеловеческого горя, завибрировал в замкнутом объеме гофрированного металлического ангара.
Солдат, помогавших майору в страшном отцовском деле, словно взрывом разметало в разные стороны и они застыли трагическими масками, с огромными, свинцовыми глазами на полотняных лицах. Зеленый, в необмятом обмундировании с голубыми ясными погонами солдатик, сложился пополам и скользя коленями по бетонному полу, дико захлебываясь и конвульсивно дергаясь всем телом, словно отбивая поклоны перед невидимым алтарем, зашелся в присупе безудержной рвоты.
Запахи пыли, масел, бензина, резины и железа - привычные мирные запахи ангаров и мастерских, заместились вырвавшейся из гроба вонью войны. Смесь запахов сгоревшей взрывчатки и паленого человеческого мяса, смешавшись с запахом блеватины, ударила присутствующих по мозгам, по нервам, завершив аппокалиптическую картину разверстого гроба.
Нет, не стоило открывать крышку, не надо было выпускать хранимого под ней духа войны в мирное бытие.
Военные люди, видившие и не раз, погибших и умерших по разным обстоятельствам службы, мы впервые узнали то жестокое и страшное, что называется современной войной. В гробу покоилась смесь человеческой запеченой плоти, перемешанная с обрывками заляпанного кровью комуфлированного комбенизона, полевых ремней и амуниции. На этом фоне из приварившейся, намертво спекшейся резины шлемофона, глядело заботливо оттертое чьей-то рукой от крови и копоти, нетронутое огнем лицо.
- Прости, отец, некому и негде было обмывать лейтенанта. Да и страшно поручать такое. Спасибо ребятам, что вынесли. Верь, другого могли бы и оставить. И ни кто не смог бы упрекнуть. Смертный был бой.