— Сереженька, — цокнул языком Громов. — Очнулся уже, голубчик, жаль, придется добавить. Не дергайся, тебя я тоже не больно убью, сразу после девочки. Даму пропустим вперед!
— Подождите, — взмолилась я на волне интуитивной нерассуждающей жажды жизни, врубившей неведомые прежде резервы интеллекта из НЗ. — Можно последнее желание?
— Да? — заинтересовался участливый убийца, наполнивший шприц какой-то светлой жидкостью невнятного цвета.
— Я хочу поцеловать Сергея в последний раз. Пожалуйста!
Громов оглядел меня так подозрительно, будто ждал, что я вытащу из кармашка базуку. Не дождался. Я продолжала смотреть на него глазами помирающего от голода котенка. Наконец убийца усмехнулся почти понимающе и уточнил:
— Любовь?
— Неземная, — с готовностью подтвердила я, ничуть не солгав о природе связавших нас с кайстом уз. — Позвольте, пожалуйста!
— Хорошо, — смилостивился Громов и покачал головой удивленно: — И что вы, девки, в этом уроде находите?
— Не знаю, — честно ответила я и, припомнив заезженную истину, добавила: — Говорят, что любят не за, а вопреки. Вот у него этого вопреки больше, чем высота Эвереста.
Громов хрипло рассмеялся и ушел за «трубу». Вернулся спустя минуту с копейками, волоча потрепанного Ледникова с окровавленной головой. Кайст был в сознании, но каком-то мутном, что ли.
— Он не сможет исчезнуть, не в таком состоянии, ни ручками, ни ножками не двинет, и браслеткой ты его не подлечишь, пока тела артефактом коснуться не сможешь, — с усмешкой ткнул пальцем в кровавые сосульки волос убийца и кинул мне под ноги Саргейдена, как кость собаке. — Попрощайся, девочка, я вам даю пять минут, а потом укольчик — и баиньки.
Меня Ледников узнал сразу, и взгляд стал диким и отчаянным, почти безумным. Нет, на этой крыше сегодня хватит одного ненормального, я сползла вместе с наручниками вниз по пруту, к которому оставалась пристегнута, и, отчаянно выворачивая руки в плечевых суставах, склонившись к лицу кайста, закрыла его растрепавшимися волосами.
— Я не могу нас перенести, — с болью выдохнул ЛСД. — Прости…
— Я знаю, знаю, поэтому поцелуй меня сейчас, очень нужно, — попросила я куратора, изо всех сил пытаясь взглядом объяснить, что прошу его сделать.
Он меня понял, но как-то не так, потому что стал покрывать сумасшедшими поцелуями все лицо, пока я, уже скрипя зубами от боли в руках, не уточнила направление движения, дернув его зубами за длинную темную прядь:
— В губы!
Вот теперь поцелуй получился правильный, не знаю, как там насчет техники, мне не до того было, чтобы анализ проводить и оценку по десятибалльной шкале выставлять. Самое главное я получила и очень надеялась, что этого мне окажется достаточно, поэтому отстранилась от горячих, влажных губ и выдохнула: