«С кем?» – спросил Маришин отец. «А…» – Михаил Васильевич махнул рукой и привел слесаря, который врезал в дверь кабинета замок.
Отец Мариши возил-передавал стройматериалы поездом. Сам наезжал в субботу-воскресенье. Наталья Борисовна его кормила три раза в день. Жаловалась потом, что хлеба жрет много, сербает и рот вытирает рукавом. Хотя салфетки же! Крахмалит сама! А кто теперь их крахмалит так, чтобы и хруст, но и мягкость тоже?
Все были правы. «За то, что взяли ее, и не такой ремонт можно было сделать» (Наталья Борисовна), «Осчастливила их всех на старости лет, так пусть и крахмалят!» (дядя Вова, Маришин отец).
А Кася молчала. Всю ситуацию тогда вымолчала. Занималась своей японской гимнастикой, стояла на голове. Мариша Гришина Касю боялась. Особенно вверх ногами. «Что это у вас бабушка перевернутая?» – спрашивала. У Севика спрашивала, у Натальи Борисовны, у Михаила Васильевича.
Но чаще у Нади. А что Надя? Надя – «принеси, подай, почухай».
– Ты, главным образом, молчи, – велела ей Кася.
– Так она же его бросит. И разобьет ему сердце.
– Да? – Кася ехидно улыбалась. – Какая жалость… Значит, он будет жить без сердца.
Это намекалось так. На Надину маму, которая бросила Михаила Васильевича ради Надиного папы, циркового артиста.
Ну сложные степени родства, кто спорит? Сложносочиненные даже. Ложкой не разгребешь, хотя и каша. И с наскока, без серьезной, вдумчивой подготовки кашу эту не съешь. Но даже с подготовкой… Стоит это все у Нади в горле комом: ни туда ни сюда.
* * *
В короткой, рекламной версии (для своих – для мужа Саши и коллег по работе) история выглядела так. Сначала Надину маму с ребенком на руках бросил ее первый муж – цирковой артист. Причем бросил через океан. Улетел туда и не вернулся. Как Карлсон. Надину маму, студентку, собирались выгнать из комсомола. Тут для молодых надо бы дать отступление, потому что не все знают, как это – жить без комсомола. То есть теперь-то все знают. Но одно дело, когда ты умер для комсомола и билет (он же путевка) в жизнь у тебя один – волчий. А другое – когда комсомол тихо скончался и могилы не оставил.
Но тут на помощь Надиной маме пришел комсорг Краснобаев. Миша пришел. Он взял Надю и маму и всех записал на себя. Прямо в загсе. И на Наде не осталось печати «дочери изменника родины». Вообще никакой печати не осталось, если честно.
О печатях и изменниках в семье много говорили. Миша очень гордился своим поступком. И ректор его одобрил. Правда, в то время был другой ректор. Но одобрил. И благословил на диссертации. Михаил Васильевич родил две. А Надина мама все тянула-тянула, потом хвостом вильнула и сбежала. «Чего только люди не придумают, чтобы не писать диссертацию», – посетовал ректор и предложил Михаилу Васильевичу возглавить кафедру, чтобы отвлечься, но и с прицелом на факультет, чтобы были перспективы.