Обойдя всё пьяное сборище, я направился обратно в лагерь. Набрал два полных ведра холодной воды из родника и пошёл обратно. Первым, кто получил от меня освежающую порцию, был Степняк. Подскочив от вылитого на него ведра ледяной воды, он разлепил глаза и непонимающе уставился на меня.
— Чего смотришь? — поддразнил я его, — А ну, бегом за водой! Остальных будить будем.
Степняк помотал головой, приходя в себя, огляделся вокруг и вновь собрал глаза в кучку на моём лице.
— Господин сержант…
Голос с похмелья хриплый, язык заплетается, руки подрагивают… Не говоря ни слова, я вылил ему на голову второе ведро. Парень вскочил с земли, покачнулся, хватаясь рукой за ведро и уже более осмысленно глянул мне в глаза.
— Господин сержант?..
На этот раз голос более твёрдый и… растерянный. Значит, соображать начал.
— Он самый, — ухмыляюсь я и сую ему в руки оба ведра, — бегом за водой!
Степняк кивнул и, подхватив вёдра, кинулся исполнять приказание. Назвать его движение «бегом», да ещё по прямой — язык не поворачивался. Но, в целом, сойдёт…
Пока Степняк бегал за водой и поливал своих собутыльников, я обошёл всю полянку, разглядывая следы грандиозной попойки. Да, ребятки не поскупились. Отвели душу, что называется, на славу. Я насчитал аж целых три ведёрных бочонка из-под домашнего деревенского вина. И ещё один, в котором, похоже, содержалось то самое жуткое пойло, которое в народе называется «перегонка».
Разбираться, с чего бы вдруг такой праздник и кто это всё притащил, сейчас было не время. Надо было срочно предпринимать самые радикальные меры. Ну, я и предпринял…
Следующим очнулся Цыган. Увидев стоящего над собой меня, грозного и свирепого, он неловко перевернулся на живот и, опираясь на все четыре кости, поднялся на ноги, не забыв при этом пару раз поскользнуться в луже воды, налитой вокруг него.
— Здра-жла, сп-дин сжант, — пьяно кося глазами, прожевал он.
— Здорово, — буркнул я и повернулся к Степняку, — добавь…
Тот, отведя назад руки с ведром, с размаху выплеснул на Цыгана всё его содержимое.
— А! а-а-а, — взвыл страдалец, извиваясь под холодной струёй.
Однако это значительно поспособствовало приведению его в чувство.
— Ну, как? — поинтересовался я.
— У! угу-у, — только и смог промычать освежённый Цыган, обнимая себя за плечи и тряся головой.
— Отлично! — кивнул я и сунул ему в руки горн, — На! Играй!
— Чего? — не понял Цыган, цепляясь за инструмент непослушными пальцами.
— Играй, я сказал!
— А ч-чего играть-то?
— А что хочешь, то и играй. «Подъём!» «Сбор!» Что угодно. Лишь бы громко!
Неуверенно поднеся трясущимися руками горн ко рту, Цыган выдал такую визгливую и протяжную ноту, каких не исполнял и в самом начале своего обучения. Виновато оглянувшись на меня, он сказал: