— Баранки гну! — квакнула трубка бодрым примитивом. — Это Серега говорит!
Я продолжал сосредоточенно молчать, вспоминая.
— Ну, помнишь, у Мишани, эта… пиво пили!
Пиво я помнил, хотя некоторые фрагменты — не очень отчетливо. Верно, пили мы, эта… пиво у Мишани где-то с месяц назад, было такое дело. Лелек и Болек с девицами своими, Игорь и Сергей. Вот, значит, кто меня тревожит…
— Чего не звонишь-то? — радостно орал Серега. — Обещал историю дорассказать, а сам пропал, будто эта… вымер, понимаешь, как ящер доисторический!
Елки-палки! Я, честно говоря, уже позорно забыл и о своем обещании, и об архивных изысканиях. Вот что значит — месяц бездействия… Месяц! Он же, получается, уже прошел! Архив, стало быть, должен скоро открыться после каникул, если уже не открыт. А я-то, шляпа…
— Здорово, Сереж. Ты прости, я тебя не узнал… Богатым будешь!
— Ха! Твои слова — да богу в уши… Так куда пропал-то?
— Да понимаешь, Сереж, нечего еще рассказывать. Забыл я про архив совсем, закрутился тут, дела разные…
— Ну, ты, блин, даешь! Закрутился он, понимаешь… — Сергей негодующе фыркнул. — Тут такая загадка, открытие само, можно сказать, в руки плывет, а он закрутился. Ты давай бросай это дело, наука — прежде всего, сам говорил. И эта… как чего найдешь, позвони, не забудь. Да и так звони, коньячку выпьем… Телефон-то мой не потерял еще?
Номер его телефона был у меня где-то в записной книжке, о чем я Сергею и сообщил и, похоже, несказанно его этим обрадовал, потому что, сказал он, все на каких-то клочках пишут, а потом теряют и от этого вся фигня и происходит. Какая именно происходит фигня, я спросить не успел, потому что в трубке раздались короткие гудки.
М-да, бойкий паренек, ничего не скажешь. Из тех, кто любит стоять под стрелой, ходить по путям перед движущимся поездом и влезать в трансформаторные будки. Историческое открытие его интересует, как же… «Наука — прежде всего!»… Ломоносов хренов… Впрочем, Серегина напористость мне даже импонировала. Так, наверное, и надо. А не бойкие сидят у окна и ждут зарплату…
Но как же это я так, а? Ведь и вправду закрутился со своими нелегкими амурными делами, со своей никак не желающей подходить к логическому завершению диссертацией — и напрочь забыл о найденных месяц назад документах.
Я выкинул окурок вниз, в спутанные ветви росшего под окнами колючего кустарника, ринулся в комнату и с головой залез в забитые разнообразным бумажным хламом ящики письменного стола. Где-то здесь должна быть тоненькая картонная канцелярская папочка с выписками о захваченном восемьдесят лет назад на станции Узловая наступавшими красными колчаковском эшелоне, где-то здесь, где-то здесь… Вот она! Я перетряхнул все ящики и нашел искомое в том, с которого поиск начал. Папочка, лежавшая в груде ей подобных, немного помялась (какой же я все-таки бесхозяйственный, хорошо — мама не видит), но все бумаги были на месте. Я зажал их под мышкой, вернулся на кухню, поставил чайник, сел у окна и закурил очередную сигарету.