Что интересно: одним из немногих почитаемых президентов был Рейган. Почему? Обрел-таки аудиторию, правильно следуя режиссуре и продюсерам. Кто платит, тот заказывает музыку. Чтобы слышать аккомпанемент, надо иметь хороший слух.
Россиянам с избранниками завсегда не везло. Что-то происходит с их слухом, потеряв который, они спешат развешивать лапшу на уши избирателям.
У Горбачева был плохой дирижер, и текст он перевирал знатно.
У Ельцина дирижеров хватало, но дружбы с пернатыми не вышло. Вместо орлов и лебедей окружил себя ястржембской породой попугаев. Они ему всю партитуру переврали. Уж на что был хорош Гречаный! Скурвился. Народ, как тот прибор — курвиметр, кривизну его полета сразу вычислил. А ведь орел был, казачина, честный, как Казанник.
Что, казалось бы, надо человеку для счастья? Как орлу, коль орел, — свежатинки для дыхания, слуха и зрения. Если червь, дерьмеца погуще. Но удивительное дело: вершины доступны только орлам и пресмыкающимся, а пока разберешься, кто там наверху восседает, крылышки-то и подрезали, лететь неохота.
Гречаный вступал в президентство окрыленный, с острым слухом и зрением. Казначейский карман пух от зарубежных поступлений, держава обрела прежнее величие, долги выплачены, сами Христа ради даем на поддержку штанов — и вдруг…
Гречаный хорошо помнил этот Судный день.
Доложили о прибытии атамана по внутренним проблемам с конфиденциальным сообщением. Он велел впустить немедленно.
Пока сапоги атамана глухо бухали по ковру кабинета, настроение Гречаного менялось от мажорного к минорному ключу. Во-первых, Новокшонов, не соблюдая этикета, принципиально обут в тяжелые яловые обутки, а не хромачи, во-вторых, не доложил в приемной, по какому вопросу конфиденциальность.
У самого парадного кресла Гречаного буханье оборвалось.
— Семен Артемович, на нефтяных промыслах повсеместно проседает грунт. Кое-где до двадцати метров. Едва успеваем людей эвакуировать, на демонтаж времени нет, — доложил Новокшонов.
— Какие меры приняты? — спрашивал, выгадывая время, чтобы скрыть растерянность, Гречаный.
— Панику пресекаю, а грунты не вернуть, — честно отвечал Новокшонов.
— А наладить добычу из-под воды не догадался?
— Пока никто не догадался пальцем скважины бурить, — заносчиво ответил Новокшонов. — Год назад предупреждал, что надо готовить дубляжи, год назад сообщал, что плывет грунт. Никто пальцем не шевельнул. Окружил ты себя, Артемыч, сучьим лакейским племенем.
— Не зарывайся! — проснулось раздражение у Гречаного.
— А ты не забывайся, — не испугался независимый Новокшонов, его избирал казацкий круг, а ему президентский указ — не указ. — Забыл девяносто восьмой? Напомнить, куда сволота Россию завела? Не балуй, Артемыч, казаки злы, перья тебе враз выщипают, шибко высоко взлетел, чтобы конского пота не нюхать.