Только я собрался позвонить Петру, как дверь единственного подъезда распахнулась со страшным визгом. Во двор вышла Марина. В очень красивом летнем платье, обтягивающем ее упругую фигуру, и с сумочкой на плече. Я не видел ее несколько недель. Она изменилась, похудела, отпустила волосы, приоделась. При редких встречах со мной Марина производила впечатление человека, испытывающего постоянную нужду, просила у меня денег, будто не я остался с ребенком на руках, а она. Теперь же я видел перед собой совершенно другую женщину – эффектную, уверенную и вполне довольную жизнью.
– Пап…
– Томыч! – Я обернулся. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы мама и дочь встретились хотя бы взглядами. Если Тамара сейчас промолчит, то Марина спокойно сядет в машину и уедет, не обратив на нас внимания. Стекла моей машины тонированы. – Ну-ка, покажи мне свою мордашку!
Я снял с нее очки, схватил за подбородок и стал крутить, изображая поиски следов шоколада на физиономии. Боковым зрением наблюдал за Мариной. Та не спеша открыла машину, села на водительское сиденье, завела двигатель. Когда дверца красной «тойоты» захлопнулась, я отпустил дочь.
– Все нормально, страшила.
– Мог бы просто спросить, – проворчала Томка, – я бы тебе и так сказала, что все чисто.
Кажется, она ничего не заметила.
Мы последовали за «тойотой». Моя бывшая жена казалась слишком беспечной, чтобы заметить слежку, поэтому я особо не маскировался. Томка молчала. Я включил «AC/DC», одну из любимых ее групп. Попытки перекричать музыку, чтобы задать мне очередной глупый вопрос, не принесли успеха, и Томка замкнулась в себе, стала задумчиво смотреть в окно.
«Тойота» шла ровно, не выше шестидесяти километров в час. Я легко удерживал ее на перекрестках и даже мог увидеть лицо Марины, отраженное в боковом зеркале. Лишь однажды «тойота» проскочила на желтый сигнал светофора, а я остался ждать «зеленого», но уже на следующем перекрестке Маринка застряла сама, и я ее догнал.
Она была вальяжна, расслаблена. Это совсем другая женщина, в том не оставалось никаких сомнений. Я, конечно, удивлялся неожиданной метаморфозе, но не настолько, чтобы перестать соображать. Очевидно, в нашей общей семейной жизни Марина Гамова была каким-то другим человеком. Ведь я до сих пор прекрасно помнил ее реакцию на мой вопрос «Ты хочешь этого ребенка?». Она дернулась… всего на мгновение, но задержка не осталась незамеченной. Подмечать реакцию собеседника – моя профессия.
«А ты его хочешь?» – спросила она в ответ.
По сути, на том разговор и закончился.
«Интересно, – думал я, держась на два корпуса от красной «тойоты», – а как бы сложилась наша жизнь, если бы тот разговор закончился иначе? Она бы сделала аборт, мы разошлись, и сейчас у меня на заднем сиденье не сидела бы эта маленькая чума, по чайной ложечке выпивающая мою драгоценную кровь. Все случилось бы именно так?».