НА МОЮ ДЕВУШКУ — НЕ ПЯЛИТЬСЯ И НЕ ДРОЧИТЬ!
Еще под одной девичьей шеей (пухленькая, скандинавского типа блондинка с полуоткрытыми губами) имеется и вовсе срамная надпись:
Соседке скандинавки — аскетичной худощавой брюнетке — повезло чуть больше, она удостоилась почти целомудренного:
Правда, все портит вопрос, уцепившийся за хвост утверждения:
Что за идиоты упражняются здесь в непристойностях? Слюнявят химический карандаш и царапают всякую похабель, которую и произнести-то не слишком приятно. Алекс вовсе не ханжа, он и сам неоднократно спускал на постеры с красотками, но это было давно, в отрочестве и ранней юности. И сопровождалось почти сакральным ужасом, по силе едва ли не равным возбуждению и самой разрядке: а-ну как в комнату войдет мама? Она не отличается особым тактом, она сначала распахивает дверь, а уже потом дает себе труд небрежно стукнуть костяшками пальцев, можно мне войти, ты еще не спишь, милый?
Сюда мама не войдет.
Ни мама Алекса, ни чья-нибудь еще.
И женщины могут попасть сюда лишь в таком виде — раскатанными по журнальной странице. Свернутыми в трубочку, сложенными вчетверо, а потом заботливо расправленными. Это — сугубо мужской мир, стесняться в нем нечего. Некому. Химический карандаш, материализующий дурные мысли и темные желания, висит тут же: он привязан к шнуру. Длина шнура позволяет не только изгаляться над красотками, но и делать записи в тетради. Алекс все-таки не удержался и заглянул в нее.
Это что-то вроде дневника наблюдений за местностью.
Его ведет не один человек — несколько, судя по разности почерков. Аккуратные печатные буквы сменяются затейливой вязью, затейливая вязь — такими каракулями, что смысла за ними не разглядеть. Страницы тетради разграфлены, в самой узкой колонке указано время, в самой широкой — события. «Заступил на пост — пост сдал». Событий не слишком много, в основном они касаются пролета эскадрилий тяжелых бомбардировщиков (эти выводы Алекс сделал, изучив несколько страниц). Никаких особых вольностей пишущие себе не позволяют. Все предельно лаконично, за исключением крошечных пассажей вроде:
Скоро зацветет дрок.
Нас навестили два орлана.
Тулио ушел за эдельвейсами и до сих пор не вернулся.
Эта запись — одна из последних, она сделана четким каллиграфическим почерком. И не карандашом, как все остальные, — перьевой ручкой. Рыхлый тетрадный лист с трудом переносит прикосновение такой ручки, чернила кое-где расплылись, а перо в нескольких местах прорвало бумагу. Но неизвестному писарю на это наплевать. Ручка делает его непохожим на других; на тех, кто мечтает сотворить непотребство с пухленькой блондинкой и аскетичной брюнеткой. Входил ли в их число Тулио? Вряд ли. Человек, который ушел за нежными эдельвейсами, не станет гадить на нежные женские ключицы. Алекс знает лишь одного человека по имени Тулио.