Вдруг и солнце, и небо, и все, что он видел сделалось красным, алый туман обступил его со всех сторон и толкнул в бездну…
* * *
Когда Микеле был еще несмышленышем, супруга его наставника, каменотеса Тополино, любила рассказывать историю о злобном колдуне, который ездит по ярмаркам да базарам и устраивает представления из тряпичных кукол. Но стоит какой-то кукле истрепаться, как он бросает ее в огонь, и тут же подманивает самого непослушного мальчишку — предлагает ему заглянуть сперва в свой балаганчик, а потом — в большой сундук, где хранятся его развеселые куклы. Стоит мальчишке наклониться над сундуком, как злодей хватает его за ноги, подталкивает внутрь, с грохотом захлопывает крышку, которую не поднимает до тех пор, пока мальчишка не превратится в новую тряпичную куклу с размалеванной деревянной башкой, — в этом месте мамаша Тополино сгибала указательный палец колечком и костяшкой стучала своего бойкого воспитанника по лбу, чтобы уточнить, какие у него шансы превратиться в кусок деревяшки.
* * *
После таких историй Микеланджело недолюбливал кукольников и стороной обходил ярмарочные балаганы. Ему постоянно казалось, что за пыльной ширмой стонут и плачут живые ребятишки, у которых отняли душу ради чужого веселья. Но когда он наконец-то выпутался из красного марева, оказалось, что его детский кошмар обрел реальность: он находился внутри большой коробки.
Он застонал и попытался сесть на койке и оглядеться. Нет, это была не коробка, и даже не склеп, а всего-навсего маленькая комнатка с выбеленными стенами. В помещении царила пугающая пустота: не было ни стола, ни полочки, ни табурета, только распятый Иисус взирал него пустыми глазницами. Господа крепко прибили прямо к стене, из его пронзенных гвоздями членов тянулись невидимые ниточки крови.
Микеланджело медленно приподнялся, потом сел на койке, опустил босые стопы на пол — ни его обуви, ни его одежды нигде не было, тело прикрывала только длинное рубище, сшитое из холстины. Узкое, как бойница окошко в стене пропускало внутрь совсем немного серого предутреннего света, и чтобы лучше ощутить всю прелесть распятия он медленно провел по резному дереву пальцем. На изножье распятия было выбито:
Stat crux dum volvitur orbis[23]
Краска с него давно облупилась, но работа все равно была дьявольски хороша!
Мысленное упоминание нечистого обернулось жгучим приступом жажды — но никакого кувшина или кружки с питьем, вообще посуды в комнате не было, он с трудом удержался чтобы не чертыхнуться, пошлепал босыми ногами к двери. Толстая, добротная дверь была заперта снаружи — на внутренней стороне даже ручки не имелось! Зато в дубовом полотне была устроена маленькая дверца с круглым отверстием посредине. Дверца тоже была заперта снаружи, а его соглядатаи могли беспрепятственно наблюдать за ним через отверстие. Это было чересчур!