По его словам, все те «копперфильды», с которыми довелось иметь дело, вовсю злоупотребляли самыми недостойными приемами – наглой мистификацией, запугиванием, примитивным трюкачеством, выдавая ловкость рук за чудотворство. Но такими бойкими и самоуверенными «маги» и «чародеи» являли себя не слишком долго, только до того момента, пока на их запястьях не защелкивались «браслеты». И если до задержания они шантажировали оперов и порчей, и проклятиями, то сразу же после водворения за решетку начинались охи и слезы: ой, пожалейте меня, несчастненького!
– Думаю, и здесь творится что-то наподобие. Кто-то у вас творит зло, наводя тень на плетень, а кто-то принимает этот криминальный балаган за чистую монету, – снова принимаясь за еду, заключил Станислав.
– Может, вы и правы… – сдержанно проговорила хозяйка. – Дело покажет. Вот как какого-нибудь злыдня поймаете, так сразу и определимся – колдовство это было или разбой.
…Первая ночь в Брутах для оперов выдалась беспокойной. Сразу после полуночи отчего-то зашелся лаем Ершик – хозяйкин пес. Потом под окном комнаты постояльцев часу уже в третьем сипловато захрюкала невесть откуда взявшаяся там свинья. Совсем уже под утро по улице проскакал неизвестный наездник.
За завтраком Лев и Станислав поинтересовались у хозяйки причинами всех этих шумов. Та в ответ лишь пожала плечами:
– Да бог его знает! Ершика слышала, а вот отчего он разгавкался – и сама не поняла. А больше ничего услышать не довелось. Сплю крепко, меня ничего не беспокоит.
– Понятно… – кивнул Гуров. – Ваш ответ нас устраивает. Нам отчего-то подумалось, что вы спишете происходившее на коварные происки здешней нечисти, – рассмеялся он.
– И все-таки! – не унимался Крячко. – Как вы думаете, что за свинья могла хрюкать у нас под окном?
– Да, скорее всего, молодежь озоровала… – Сделав такое предположение, Раиса Григорьевна впервые за все это время чуть заметно улыбнулась. – Поди, узнали, что из Москвы люди приехали, вот и решили подурачиться. Я ж их, оболтусов, знаю всех досконально. Всю жизнь, пока тут была школа, работала математичкой. Все они прошли через мои руки…
– Вы преподавали математику?! – спросил Гуров с изрядной долей удивления.
В лице хозяйки он, скорее, мог заподозрить бывшего колхозного бухгалтера или экономиста, нежели школьного педагога.
– А что, здесь сейчас школы нет? – одновременно с ним задал свой вопрос и Крячко.
Поправив косынку, хозяйка утвердительно кивнула, как бы ответив этим сразу на оба вопроса.
– Да, молодые люди, я учитель математики. Что касается школы… Сегодня у нас ее нет. Видите ли, с некоторых пор в наш язык вошло такое хитрое словцо «оптимизация». В десятом году нашу школу «оптимизировали». То есть закрыли. Теперь детей возят на занятия за пятнадцать километров. И вот итог. Если в ту пору школьников на хуторе было более тридцати человек, то теперь осталось только двенадцать. Часть семей, у кого есть дети, разъехались. Вот и я из-за этой «оптимизации» осталась без своих любимых сорванцов. Очень жаль! – грустно обронила она, направляясь к выходу.