На площади Збавителя напряжение возросло — неподалеку аллея Шуха — место главной резиденции гестапо. Вдруг слышу приближающийся шум моторов. Останавливаюсь. С площади Унии Любельской выныривают фургоны гестаповских машин. Я отскакиваю в сторону и вжимаюсь в проем ворот полуразрушенного здания. Машины с ревом проносятся мимо. На улице снова пусто и тихо. Ускоряю шаги и благополучно миную самый опасный участок — площадь Унии Любельской.
На Пулавской чувствую себя уже несколько спокойней. Появляется надежда целым и невредимым добраться до дома. И вдруг на Ольшевской от стены отрываются две фигуры и преграждают мне дорогу. В темноте различаю мундиры жандармов.
— Стой! Куда? Комендантский час.
Однако вижу, что оружия они не снимают.
— Опоздал поезд, — начинаю я объяснять. — А знакомых в районе вокзала у меня нет, вот и пришлось идти.
Они явно меня изучают. Потом один оглядывается по сторонам и нервным шепотом говорит:
— На соседней улице облава! Беги налево!
Едва я достиг угла, как улицу осветил яркий свет фар. Краем глаза замечаю двигающиеся вдоль стен две шеренги жандармов. Сворачиваю в переулок, бросаюсь к первым попавшимся воротам — заперто. К следующим — то же самое. Другого выхода нет, надо бежать дальше. Мчусь во всю прыть в сторону Хотимской. Слышу стук сапог приближающегося отряда. Перебегаю улицу, и вдруг резкий окрик разрывает ночную тишину:
— Хальт! Хальт!
Жандармы рассыпаются в цепь и бросаются за мной в погоню. Я бегу вниз, на Слонечную. Топот преследователей все ближе. Подбегаю к высокому угловому дому, дальше бежать некуда — впереди большой, совершенно открытый пустырь. Лихорадочно озираюсь по сторонам и вдруг замечаю за домом мусорный ящик. Бегу к нему, вскакиваю внутрь и осторожно прикрываю над собой крышку. Звуки погони становятся все явственнее. Жандармы уже совсем рядом. Не остановились, пробегают мимо. Через несколько минут снова возвращаются, приближаясь к моему убежищу. Долетают проклятия:
— Черт побери, убежал!
Откроют ящик или не откроют?
Немцы громко переговариваются, стучатся в дом. Кто-то отпирает ворота. Слышится долгий разговор, потом наконец все стихает. Однако я продолжаю сидеть в своем убежище. Начинает пробирать холод, тесно, неудобно, жуткая вонь.
На рассвете выкарабкиваюсь наконец из ящика и задворками, чуть живой, добираюсь до Падевской. Стакан горячего чая с малиной и самогонкой возвращает меня к жизни.
При встрече Валеры подозрительно принюхивался ко мне и все старался допытаться, не кутнул ли я часом где-нибудь… В конце концов хочешь не хочешь пришлось рассказать о своей ночевке на помойке. Он долго еще потом подтрунивал над моим ночным приключением, но деликатно сохранил все в тайне.