Я кивнула, не желая казаться необщительной или нетактичной. Девушка взяла гитару, какое-то время пыталась удобнее пристроить – мешал большой живот, – а потом некоторое время перебирала аккорды. А когда запела, голос оказался неожиданной силы и чистоты. Низкий и грудной, никак не соответствующий этому хрупкому телу. Очень странная девушка.
Звуки взлетали и падали, примерно на середине баллады дверь распахнулась, впуская в гостиную мужчин. Гай улыбнулся мне, но его лицо изменилось, когда он услышал слова. Патриарх тихо заметил, что уж очень грустную тему выбрала его жена сегодня, но та не обратила на это никакого внимания продолжая перебирать струны и петь:
Вот оба склонились уста освежить
Студеной водою ручья.
Но кровью горячего сердца его
Под ним обагрилась струя.
— Ты ранен, ты ранен,— сказала она,—
И кровь твоя в воду бежит
— О нет, дорогая,
Пурпурный мой плащ,
В воде отражаясь, дрожит.
Опять они скачут при свете луны,
Несутся всю ночь напролет.
У темного замка сошел он с коня
И крикнул, стучась у ворот:
— Открой поскорее, сударыня-мать,
Усталого сына впусти.
Желанную гостью на краткую ночь
Ему довелось привезти.
Спеши приготовить для сына постель,
Вели ее мягче постлать.
Жену молодую со мной положи —
И долго мы будем спать!
Он тихо скончался ночною порой,
Подруга — в предутренней мгле.
Пусть горестный жребий влюбленной четы
Не ждет никого на земле!
У церкви Марии беглянка лежит,
А рядом — погибший любовник.
Над ней белоснежная роза цветет,
Над ним — темно-красный шиповник.
Кусты разрослись и ветвями сплелись,
И в мае цветут они оба,
И шепчут они, что лежат в их тени
Два друга, любивших до гроба.[12]
Когда гости разбрелись по комнатам мы с Гаем вышли в сад подышать воздухом. Слова «Трагедии Дугласов» все еще гремели надо мной как страшное пророчество. Неумолимое и безжалостное. Пророчества никогда не осуществляются сразу: они сбываются, когда ты успокоился, и роковые строки почти стерлись из памяти. Когда ты меньше всего ждешь удара.
Мы просто брели по мощеной дорожке, от одного освещенного окна к другому и молчали. Луна на темно-синем бархате небесного свода была почти идеально круглая, и я не могла перестать смотреть на нее.
Гай шел рядом погруженный в свои мысли. Мы и раньше могли молчать, просто наслаждаясь обществом, этим ощущением присутствия, тепла, но никогда – так долго. Я вынуждена была признать, что за четыре года он превратился в незнакомого мужчину. Мне было неведомо, о чем он теперь думает, о чем мечтает или о чем молчит. Говорит теперь в случае, когда молчать нельзя, кроткими фразами и почти не шутит. Иногда промелькнет что-то знакомое, но… только промелькнет.