Староста изобразил еще большую виноватость, хотя вроде уж дальше было и некуда.
— Вэр бист ду? Кто есть ты тут? — ткнул пальцем в виноватого старосту Середа. Получилось это у него величественно.
— Староста я, Олександр Гогун — часто и низко закланялся бородатый.
— Ах, зо! Это есть кто? Документе фюр ваффен? Папиер? Бьентофк — докумиент? — палец указал на пару гопников с винтовками.
— А, документи на зброю? — расцвел от догадки староста и кивнул одному пареньку из своей свиты:
— Миттю принеси папери пану официеру!
Тот только пятками засверкал. Середа не стал тратить время на разглядывание аборигенов, а снова стал что-то черкать в блокнотике, что явно не понравилось старосте.
— Вифиель вассер махт дас гут? — словно студента на экзамене спросил строгий арбайтсфюрер местного вождя.
— Вибачте пане, не розумій по-німецьки — с полным раскаянием заявил нерадивый староста. Манипуляции у колодца с блокнотиком и главное — записью чего-то грозного непонятным этим типом, щедро украшенным свастиками явно настраивали старосту на самое худшее. На его счастье подоспел малец с бумажками, которые тут же забрал Середа.
— Полицай баталльион… Аблёзунг фон цеен меньшен траген… Зельбстфертайдигунг ваффе… Ди ист рихьтихь! Гут! Сильи самоопоронны… Десьять полицай! Гут! — и тут Середа махнул гопникам с винтовками рукой, дескать, ладно, опустите грабки. Мрачно поглядевший на это Лёха смекнул, что пока можно винтовку закинуть на плечо. Гопники в кепках подошли поближе и таращились на попугайного Середу, оставив Лёху без внимания, таких, наверное, уже видали.
— Панове, будьте ласкаві поїсти! — ласково сказал староста, поедая глазами преданно черт знает откуда явившееся суровое начальство.
— Вие? — холодно спросил Середа.
— Кушать, исть просимо — напряженно подыскивая слова, понятные этому чужаку сказал староста, делая нелепые жесты, которые при некотором воображении можно было бы представить как нарезание чего-то и потребление некоей похлебки ложкой.
— Кушайт? Шпек, яйки, боржч? — наконец понял недогадливый Середа. Лёха, находясь в некоем взвинченном, лихорадочном состоянии с колоссальным трудом подавил в себе желание ляпнуть что-то типа «Я-я, фольксваген!». Твердо помня, что ржать нельзя, он отчаянной судорогой подавил ухмылку и от этого еще свирепее вытаращился на селян. Ближайший к нему гопник с винтовкой даже попятился опасливо.
Староста так истово и радостно закивал башкой, что поневоле напомнил Лёхе рок-металлистов, только те трясли длинноволосыми гривами, а у старосты голова была плешивой, свою меховую шапку он почтительно снял на подходе к гостям.