Рыть получилось недолго — вода была совсем близко и ямка вышла неглубокой, на дне сразу стала наливаться лужица, сочилась водичка и с боков ямки. Нехорошо, конечно, что лег старшина опять в воду, но по сравнению с очень многими, погибшими в эти окаянные дни, даже это погребение выглядело почти по — человечески. Петров удивил — поднял брошенный пистолет — действительно сильно погнутый, заметно было простым глазом — и аккуратно положил мертвецу на грудь. Накрыли разбитое лицо лопухом и засыпали неизвестного парня, от которого остались только парашют, казенное обмундирование, ботинки, ремень с кобурой да горстка мокрых бумажек — пять червонцев, два билета в театр на довоенное еще воскресенье да какие-то справки, на которых все написанное размылось, и было нечитаемым. На минутку Семенов задумался — ему хотелось положить кожаную шапку летную на могилу, но решил этого не делать — и шапка была нужна живым, и мертвому эта почесть была без толку. По — быстрому простирнули вещички. Старательно обнюхали. Нет, ничем не пахло, кроме болота.
И молча вернулись обратно.
Семенов деловито развесил мокрые одежки на ветках, так чтоб просохли, ботинки на колышки повесил и стал собираться для выхода в деревню. Решил сначала сходить налегке, взяв с собой только винтовку и сапоги взводного. Если все заладится, то можно потом всей артелью заявиться, с коровой вместе, там глядишь и переночевать по-человечески пустят, а не заладится — так удирать так проще. Подумав, взял с собой сырые купюры, война войной, а деньги — они все — таки деньги.
— Тебя проводить? — спросил Петров. И пошел следом. За прошедшее время он уже стал обстрелянным бойцом и понимал, что вдвоем идти безопаснее. Семенов мимолетно подумал, что видно чешется язык у Петрова, раздувает его то, что он от потомка этого нелепого услыхал, а вот ему совершенно не хотелось чужих тайн слушать, тем более, что тайны — то эти были опасны. В отличие от Петрова, которому жизнь еще по жопе не хлестала, сам Семенов успел хлебнуть лиха, семью его раскулачили, аккурат в самом начале коллективизации и все из-за деда, который неуемно хотел выбиться в купцы гильдейские, для чего ему, крестьянину, надо было скопить весьма приличную сумму денег. Ради этих денег дед всю семью поставил на уши, работали Семеновы как одержимые, начиная работу раньше всех и кончая — позже. Дед еще и лавочку у себя в избе открыл и торговал всякой всячиной, благо в деревне больше лавок и лабазов не было. И потому в любое время суток в окошко стучали — и дед вскакивал продать даже и стакан семечек или полфунта леденцов с красивым названием «Ландрин».