– А Говард? – спросил Рагнар, пересаживая Ширла со своего затекшего плеча на руки Эйрвона. – Ты сказал, что знаешь его.
– Говард. – Абракадабр хитро улыбнулся. – Прежде его звали Уксус.
– Сын Эпоса? – почти хором воскликнули дракончик и лучник.
– Он самый.
– Который Переходы замуровал?
– Именно. Кроме этого, он какое-то время служил Средним богом и занимался придумыванием новых форм жизни. Уксус создал всего несколько тварей, зато, на мой вкус, они самые удачные. Ему мы обязаны появлением акул, крокодилов, котов и еще пары зверюг, что обитают в других мирах и их названия вам ничего не скажут.
– Получается, он создал сам себя?
– Нет, просто ему так понравился облик кота, что в определенный момент он принял его форму и удалился от непосредственного управления мирами. Занял созерцательную позицию, если хотите.
– А почему у Эпоса есть дети, а у Драгомора нет?
– Строго говоря, Уксус не сын Эпоса, а скорее творение. – Абракадабр задумался. – Хотя так можно назвать каждого ребенка. Гм… Это достаточно сложно объяснить, но смысл в том, что и у Драгомора есть дети. И родители. Так же как и у Эпоса.
– То есть Эпос не верховный бог? – изумился Эйрвон.
– И да, и нет. В нашем понимании он верховный, но над ним есть другие, в том числе его старшие родственники.
– И… – Ширл сделал замысловатый жест лапой. – Большая у них семья?
– Из тех, кого я знаю, старший – Джон Рональд. Именно он сотворил первый мир, подобный нашему.
– Значит, он и есть самый главный?
– У Вселенной нет первичных и конечных элементов, будь то цветок или бог. Всегда есть тот, кто создал, и тот, кто создан. При этом тот, кто создал, тоже кем-то создан.
– Но должен же быть тот, кто создал первым.
– Должен. И есть. Но сам он тоже был создан.
– Ничего не понимаю.
– Ты сильно удивился бы, если бы знал, насколько они сами там все запутались.
– Они – это… – Эйбус показал пальцем на небо.
– Ну да. Боги создают Вселенную, будучи детьми Вселенной. Схема элементарная и в то же время непостижимая.
* * *
Эммануил был занят размышлениями сразу на несколько тем, и все они были невеселыми. Колдун страшно злился на Зигмунда за эти бесконечные обмороки и нервные срывы. Он просто негодовал, перебирая в уме ситуации, в которых король оказывался недееспособен. Начиная с провала переговоров с Драгомором и заканчивая последним падением в сугроб. Эммануил ни капельки не жалел Зигмунда, не пытался понять короля и поставить себя на его место. То есть он ставил себя на это место, но лишь затем, чтобы убедиться в том, что сам он справился бы с ситуацией гораздо лучше. Колдун мысленно помещал себя на трон не для того, чтобы понять Зигмунда, а чтобы лишний раз подчеркнуть все промахи короля.