— Пойдемте посмотрим, — предложил доктор, и они отправились.
Изба оказалась очень чистой, хозяйка — приветливой. И расположение комнат было удобное. Как войдешь — прихожая, она может быть ожидальней. Направо — комната для амбулатории, прямо — дверь в залу, где можно жить фельдшеру, а от нее дверь в комнату, где помещалась старушка-хозяйка. Все было очень удобно, и все единогласно решили, что здесь амбулатории и быть. Привезли из сельсовета ящики с медикаментами и оборудованием. Лева тепло распростился с доктором и принялся с помощью хозяйки оборудовать амбулаторию.
К вечеру он изрядно устал. Но все время, с тех пор как он прибыл сюда, мысль была только одна:
— Как вести себя?
Очень хотелось поскорей увидеть братьев, сестер, вместе с ними делить радости и горести. Никого он здесь не знал, но путем расспросов можно было легко найти. Но целесообразно ли сразу начинать общение с верующими? Ведь, в сущности, он едва-едва приземлился, сразу могут быть всякие недоразумения. Не лучше ли сначала показать себя как хорошего работника, образом своей жизни без слов выявить, что он христианин, а тогда все получится само собой. «Вначале дела, потом слова», — размышлял он. Но в то же время какая-то непреодолимая тяга, горячее желание — поскорее, поскорее увидеть родных, вместе с ними поблагодарить Господа.
Лева поужинал. Стоит ли хозяйке делать какой-нибудь намек, что он верующий, или жить, таиться перед нею в молитве?
Совсем стемнело. Хозяйка заглянула в комнату Левы, зажгла керосиновую лампу. Лева сел у стола и открыл свое дорогое Евангелие. Тихо. Лишь скрипят от ветра закрытые ставни.
Тихо, почти неслышными шагами вошла хозяйка. Лева подумал: «Вот она сейчас предложит стелить постель, пора уж отдыхать». Но старушка посмотрела на него добрыми глазами, какими-то необыкновенными и вдруг сказала:
— Брат, а вы пойдете со мной на собрание?
Лева вскочил:
— Откуда вы знаете, что я брат?
— Как откуда? Все село знает, что приехал брат-фельдшер, лечить будет.
— Да откуда, как же? — недоумевал Лева.
— Я уж не скажу, откуда, — сказала старушка. — Только все братья и сестры собрались, ждут вас.
Лева тут же оделся, и они пошли.
На улице было совершенно темно, как говорится, хоть глаз выколи. В двух шагах — ничего не видно. Лева шел за хозяйкой.
Вошли в какой-то переулок. Потом показалась изба, сквозь закрытые окна которой проблескивал луч света.
— Вон там собрание, — тихо сказала старушка. Они вошли в прихожую. Лева разделся, пришла старушка, а за ней и он.
В большой комнате на скамьях сидели женщины и мужчины. Впереди, на столе, на котором горела яркая керосиновая лампа, лежала открытая Библия. Вокруг стола сидели с большими белыми бородами глубокие старики. Все собрание пело. Это был знакомый, близкий сердцу Левы гимн. Но пели его как-то по-особенному, с каким-то степенным, особо широко разливающимся напевом. Леве указали место около старичков. Он сел, а пение все продолжалось. Они пели: