Восставшая из пепла (Ли) - страница 147

Я встала. Он протянул руку к завесе.

— Ни шагу дальше, — предупредила я.

Он не обратил внимания, и я метнула нож ему в спину, ловко, так что клинок вонзился прямо в сердце. Он издал короткое удивленное проклятие и рухнул ничком, угодив головой под край завесы, так что снаружи остались только его туловище и ноги.

В меня полетели копья. Я бросилась наземь, и они, не причиняя вреда, ударились о камни стены, и лишь одно нашло цель в затвердевшей глине. Но они спешились, воины с обнаженными, бледными, как лед, мечами, и побежали ко мне, гневно завывая.

Совершенно не к месту мне пришло в голову, что их действия — не просто агрессия, тут говорило чувство. Должно быть, этот капитан пользовался у них популярностью.

Все перепуталось. Мне казалось, что я опять с Дараком. Я швырнула горящую ветку в лица двух воинов, добравшихся до меня первыми, и когда они отшатнулись, плюясь от боли, выхватила у обоих из рук мечи. Один клинок разрезал мне ладонь почти до кости, когда я ухватилась за него; от крови он стал скользким и держать его было трудно.

И все же я наделала им хлопот.

Хуже всего было мое женское платье — я почти забыла про него, и поэтому оно сковало меня не только тканью, но и неожиданностью. В конце концов, запутавшись в нем, покрытая их и своей кровью, окруженная плотным кольцом черепастых воинов, я получила свою смертельную рану.

Я почти не ощутила боли, только огромное оцепенение. Свет и чернота стремительно сошлись. Луна плыла, словно выпуклый бледный нарост на лике неба, а затем потемнела и пропала.

Потому-то я и не видела, как они забрали караванщиков. Несколько дней я вообще ничего не видела, кроме горячечных снов, о которых лучше забыть. Полагаю, я пролежала мертвой два-три дня, если можно назвать смертью состояние, при котором смертельная рана самоисцеляется. Наконец, я очнулась, ощущая сильную боль и огромную слабость, посреди угнетающей темноты. Некоторое время мне думалось, что я вернулась под Гору и должна начать все заново. Затем до меня дошла вонь истолченной земли, и я поняла. Я лежала в могиле — меня похоронили Темнокожие. Не так уж и странно — подобно многим другим примитивным народам, они страшились духов неумиротворенных покойников. Возле меня даже положили немного сушеных фруктов и глиняную чашу с молоком и оставили на мне одежду и шайрин, да вдобавок накрыли мне лицо черной тканью. К счастью, почва была настолько сухой и рыхлой, что не особенно давила на меня и не мешала дышать, да и могила была неглубокой, так как Темнокожие, несмотря на все страхи, не уделили мне много времени. Тем не менее, вырываться на волю мне потребовались долгие часы, и в своем болезненном состоянии я испытала всевозможные ужасы — что я и в самом деле умру, что я никогда не выберусь на поверхность, что, наверное, я все-таки умерла, а это какая-то болезненная фантазия. Но в конце концов земля подо мной и вокруг меня подалась, осыпая меня, проникая в рот и глаза, и я выползла в чистоту серого дня. С плачем я упала на землю, но не смогла двигаться вновь, пока солнце не нависло пурпурным диском низко над горизонтом.