Из тумана и пламени выросла девушка, белокожая, с длинными черными волосами, но нереальная — двухмерное создание, очерченное темной линией. Она двигала руками и головой, танцуя, и вокруг нее обвилась змея, кремово-золотая камея с выскакивающим серебряным языком. Змея тоже была ненастоящей, так же как и появившийся за ней желто-золотой мужчина. Огненные деревья постепенно превратились в красные, туман — в пурпурный, словно большая грозовая туча, фонтаны забили алыми как кровь струями и, казалось, увеличились. Фигуры на арене возрастали в размерах и менялись, по мере того как сплетались друг с другом. Змея обвивалась и вырастала из женской головы; мужчина лениво двигался, променяв собственную голову на змеиную, а женщина ползла между ними, безголовая, с растущим у нее под грудью лицом мужчины.
Когда фигуры стали больше, видоизменения сделались тяжелым запахом опиата, в то время как сцена поднялась к нам, фигуры на ней достигли в вышину десяти футов, а то и больше. Отовсюду донеслись восторженные крики.
Женщина с головой змеи сделала мостик, мужчина с фаллосом, замененным огромным мечущимся хвостом змеи, нагнулся над ней в нескольких дюймах от моего лица. Рука моего любовника снова искала меня, и я его не отталкивала, а прижалась к нему потеснее…
Незакрепленный камень откатился от моей ноги, загремел, стукнулся и полетел на арену.
Театр вмиг стал холодным, разрушенным и пустым.
Ветер рвал мне волосы, и меня пронизывал сырой холод. Восходила луна.
Свет дочиста выжег из моих глаз то, на что я глядела.
Но я была не одна. Я чувствовала это, и оглянулась вокруг. У меня тогда наступило просветление, и я не особенно страдала от лихорадочного возбуждения или грез. На другой улице стояла высокая башня. От нее осталась лишь одна стена и лестница, описывающая виток за витком, словно искривленный позвоночник. После того как я увидала их, просветление, надо полагать, меня тут же покинуло. Что-то влекло меня к башне, сильно и настойчиво.
— Я ПОЛЕЧУ ТУДА, — подумала я. И почувствовала быструю рвущую боль в спине. Я говорю боль, но она была, как ни странно, приятной. Я слышала, как люди, потерявшие в каком-то сражении руки или ноги, клялись, что они по прежнему ощущают их там — зудящими, чешущимися от желания заняться привычным делом. Именно такое ощущение вызывали и крылья, когда они выросли у меня из плеч и пустили свои корни в мускулы и кости на моей спине, словно конечности, потерянные мной, по по-прежнему бывшие там, зудящие и чешущиеся. Я шевельнула ими, это было удивительно. Даже лишнее паре рук я бы меньше удивилась. В лихорадочном сне меня позабавили мои первые попытки летать. Ни один птенец никогда не бывал столь неуклюжим. Но в конечном итоге умение ко мне пришло, и я взлетела. И тогда я ощутила их силу. Каждый сильный взмах, казалось, исходил скорее из глубины моего живота, а не из позвоночника. Ноги я твердо держала вместе, а руки скрестила под грудью, так, как делала в других моих снах. Лететь до башни было совсем недалеко.