— Она, что, ненормальная? Хотя от такого, что с ней сделали, не могло быть по-другому. — Осторожно спросил Илья, посматривая на жену.
— Нет. Она симулировала болезнь. Но думаю, так просто такой ужас для её психики не прошёл. Вы готовы должны быть к этому.
— Боже мой, мама жива, жива, — неистово повторяла Лизонька.
— Жива, Лизонька, — гладила её плечи свекровь.
— Как же отцу, удалось забрать её?
— Поднял на руки и унёс в машину, охрана прикрывала.
— Господи, что же это?
— Усмешка судьбы. Я билеты заказал, Илья. Собирайтесь. Только давайте по маленькой с нами за Таню и Илью. Это чёрт знает, что с нами жизнь наделала, — пододвинул Мозговой им рюмки с коньяком. — А то не пьём, а лечимся.
Выпив, вернее проглотив содержимое рюмки с помощью перевернувшего ей в рот коньяка Ильи, Лизонька расплакалась.
— Елизавета Александровна, что это, как такое возможно, ведь это не кино, реальная жизнь, нормальный человек не может такое сотворить?
— Лизонька, мы только до вас говорили об этом с Тимофеем Егоровичем. Влюблённые все сумасшедшие.
— Мне не осилить такого.
— Пойми, это тоже любовь была. Дикая, ненормальная, эгоистическая, но любовь.
— Какая к лешему любовь, психиатр. — Вспылил Илья. — Его самого лечить надо, причём на цепи и принудительно.
— Каждый сходит с ума по-своему, — развёл руками Мозговой. — Над нами с Ильёй тоже посмеивались, за пристрастие к прошлому. Как, мол, можно этим жить, баб навалом, завели семьи и поставили на всём крест.
Елизавета Александровна вспоминая себя и прожитые в воспоминаниях без Тимофея годы, тяжело вздохнула:
— К тому же прошло видно у него это наваждение, раз женился и живёт семьёй. Просто уже не знал, что с ней больной делать. Вот и держал рядом с собой.
— Отец, как? — всхлипнула Лиза.
— Выдержит твой отец, не такое вынесли. На, пей, — подал он ей рюмку.
— Не могу, — отстранила она.
— Илья, влей в неё, и идите спать, а с утра собираться будете. Тимку оставите пока тут. Мы позже привезём, не до него там будет.
А в Москве прийти в себя никак не мог возбуждённый Дубов. Таня не отпускала его от себя ни на шаг. Уходя на кухню или в кабинет, он вынужден был через открытые двери говорить с ней. Понимал: она боялась. Заслышав у двери колокольчик, он успокоил, поймав мечущийся взгляд женщины, и пошёл открывать. Забрав покупки у секретарши и выпроводив женщину, принёсшую всю эту гору свёртков, он поспешил в спальню.
— Сейчас посмотрим, что тут, — разворачивал он на кровати пакеты. — Танюша, ты любишь обновки?
— Какие красивые обёртки, — погладила она цветную бумагу. — Обновки? Наверное, люблю. Не помню. Что-то мама покупала, только не помню что. В основном за ней донашивать пришлось.