Ертаулов переводил взгляд то на нее, то на Костю. У него не находилось слов.
– Теперь Стасик, – продолжала девушка. – Ты пойдешь со мной. Для тебя найдется творческая работа с нашим общим любимцем – голубым контейнером. Его следует приподнять при помощи сервомеханизмов и замерить температуру днища. Поставщик отчего-то придает этому особое значение, хотя и не озаботился разместить там дополнительные датчики… Ты меня слушаешь, малыш?
– Конечно, – сказал Ертаулов трагическим голосом. – Я могу слушать и одновременно думать о своем. И вдобавок все видеть. Как Юлий Цезарь.
– Вряд ли Цезарь думал о таких пустяках, – заметила Рашида.
– Откуда тебе знать, ЧТО это за пустяки, – вздохнул Стас.
– А у тебя на лице начертаны все твои мысли. Готическим шрифтом!
– Неправда. В крайнем случае – арабской вязью. Просто я неверно оценил ситуацию и теперь занимаюсь самоедством.
– Приятного аппетита, – безжалостно произнесла Рашида. – Не убивайся так горько. Неужели ты серьезно на что-то рассчитывал?
– Ну вот что, – сказал Костя ледяным тоном. – Прекратите немедленно. Оба. Мне надоела эта тема, и я хочу, чтобы мы не возвращались к ней.
– Никогда? – спросила Рашида низким голосом.
– Не знаю. Но уж во всяком случае до конца полета!
– Ты пойман на слове, – Рашида быстро коснулась Костиной щеки ладошкой и пропала в одном из многочисленных закоулков между контейнерами.
Кратов смотрел ей вслед, испытывая досаду и облечение одновременно.
– Найя, – сказал Ертаулов уныло. – Она же королевская кобра. Но как ты ее! Похоже, у тебя есть на нее факирская дудочка. Или она притворилась, что есть. А как она тебя? Не то приласкала, не то ударила. Не пропади, звездоход!
– Послушай, Стас, – промолвил Костя сконфуженно. – Я здесь совершенно ни при чем. Просто она играет спектакль, и мы приняты в труппу. Не пойму отчего, но роль героя-любовника она отдала мне, хоть я и не гожусь. Если хочешь знать, у меня внутри все выгорает, когда она рядом!
– Неудивительно. У половины человечества произойдет то же самое.
– Но у меня все не так!
– Будет тебе, Второй, – Стас похлопал его по плечу. – Не так у него! Тоже мне, святой Антоний… Расскажи-ка лучше, о чем тебя так долго пытал Дитрих Гросс?
– Какой еще Гросс?
– О небо! – вздохнул Ертаулов. – Только в таком просторном организме могут уживаться железная воля и детская наивность. Этот ветхий выцветший дедуган, что сидел во главе комиссии, был не кто иной как сам Дитрих Гросс! А ты, я чай, стоял перед ним по команде «вольно», строил ему хиханьки да хаханьки? Небось, и нагрубил еще по невежеству?