Прежде всего следовало выяснить, где находится сорок вторая квартира. Серо-желтый дом только с улицы выглядел скромно. Ворота вели в проходные дворы — их было три, и по ним можно было попасть на Шестую линию. А во дворах — флигеля и флигельки с единой нумерацией квартир.
Бугаев любил Васильевский остров: старые дома на засаженных липами линиях и такие вот проходные дворы с крошечными сквериками. В этих сквериках всегда сидят флегматичные старухи, приглядывая за развешенным на веревках бельем, за детишками, гоняющими по двору на ярких, новеньких велосипедах. В проходных дворах Васильевского острова можно было совсем забыть, в каком городе ты находишься. И если бы не новенькие велосипеды у ребят, да не несколько пыльных автомашин, то забыть и о времени, в котором живешь.
В одном из таких уютных сквериков на Васильевском прошло детство Семена. Но если бы кто-то спросил, почему так тянет его побродить по тихим линиям и переулкам «Васина» острова, майор не смог бы этого объяснить. Да и как расскажешь про свои смутные ощущения? Почему здесь легче дышалось? Из-за близости залива? Так его присутствие ощущается даже на Охте. Что так благотворно действовало на состояние его духа? Идеальная геометрия проспектов и линий? Отсутствие сутолоки? Может быть, ностальгическое чувство? Нет, эту причину майор бы с ходу отверг. Он считал, что ностальгия — привилегия стариков.
Бугаев оставил свои «Жигули» на улице, а сам вошел под арку ворот. Миновав зловонные, подтекающие баки с мусором, он попал в первый двор. Слева высилась высокая, с облупленной краской стена соседнего дома, справа — трехэтажный уютный флигелек с двумя подъездами. Табличка на одном из них сообщала, что сорок вторая квартира находится здесь. На втором этаже. Двор, как назло, был даже без скверика — голая асфальтовая площадка. Машина под брезентовым чехлом стояла у стены. И всё — ни лавочек, так любимых старушками, ни стола, за которым пенсионеры резались в «козла».
Майор не спеша пересек двор. Мельком взглянул на окна флигеля, на дом слева. Его внимание привлекло небольшое окно в глухой и унылой стене. «Поди узнай, что это за окно! — подумал Семен. — Тут без дворника не обойдешься».
Второй и третий дворы были просторные, со старыми липами, с лавочками, детскими песочницами и столами для доминошников. Каменный лев с отбитым носом и незрячими глазами чутко вслушивался в детскую разноголосицу. Хвост его был боязливо поджат.
«Здесь мы с Филиным могли бы играть в шахматы хоть до полуночи! И никто бы не обратил на нас внимания».