На пути к дому повстречал Чухлов Зинаиду, разносчицу телеграмм. Как всегда, она проворно крутила педалями велосипеда и была прямо-таки ослепительной: в белоснежной блузке, белых носочках, с тремя нитками хрустальных бус на шее, вспыхивающих удивительными огоньками, да еще ко всему этому от никелированного руля и велосипедных спиц отскакивали веселые солнечные зайчики — поневоле зажмуришься!
При виде Чухлова притормозила и, поравнявшись, спрыгнула со своего звонкого самоката.
— Григорий Силыч, не забыли, что приглашала? Свадьба у меня, так что прошу... В субботу!
— Благодарю за приглашение, Зинаида. Красавица ты. Не вру, не льщу. Верь слову, так сказать, незаинтересованного лица... Где жить-то с Петром будете?
— Так у него ж домина — хоть отряд солдат на постой определяй. Вдвоем с матерью всего. А у нас, иль не знаете, орава какая... К нему!
— А спрошу тебя, Зинаида, по-соседски... Замуж выйти — это, понимаешь, потом жизнь вдвоем мыкать. Как он, Петр, сейчас? Кроме голубей да рыбы... повзрослел? За воротник шибко не закладывает, в картишки на монету не поигрывает? Как тебе будет с ним, думала?
— Один ли день, Григорий Силыч, думала! — Скуластое личико Зинаиды стало очень серьезным, с грустинкой. — Он ведь душевный, Григорий Силыч, теплый характером. Послушный должен быть. Но мамка избаловала его, на всем готовеньком, сладком рос у нее, нужды-печали не ведал, сколько лет одни голуби да рыбалка с охотой... Все давно мужики, а он вроде б как парень, мальчик при мамке своей...
— Так, — поддакнул Чухлов и свое вставил: — Однако мальчик-то мальчик, а винцо прихлебывал, по канавам спал. Тебе, Зинаида, тут строже надо быть.
— Дай срок, Григорий Силыч, справлюсь! — Зинаида задорно передернула худенькими плечиками.
— Желаю тебе, Зинаида...
— Справлюсь, — вновь пообещала она и пожаловалась: — Этот еще прилип сейчас, Фимкин новый деятель... чтоб его разорвало! Гошка Устюжин! С картами своими...
— Все-таки, значит, поигрывает Петр? На деньги?
— Кто их разберет! На интерес вроде, на кружку пива...
— Плохо, Зинаида!
— Чего ж хорошего! Сейчас вот заезжала, Петр под шубой лежит, озноб его колотит, мать горячим молоком с медом отпаивает. На рыбалке с этим проклятым Гошкой были — лодка у них перевернулась, чуть, говорит, не утонул...
— Простыть сейчас мудрено, Зинаида, особенно рыбаку, дружному с природой. Это он от испуга.
— Я, Григорий Силыч, и говорю ему: погоди, дурачок, твой Гошка совсем тебя утопит, голову тебе отвинтит.
Она поехала своей дорогой, и он пошел дальше. Под ногами взбивалась пересохшая пыль, в ближнем дворе крякали утки, из открытого окна вылетал на улицу заливистый девичий смех, чьи-то невнятные слова доносились оттуда же, а из другого дома рвался наружу четкий голос диктора: «...Соревнование механизаторов за высокопроизводительное использование техники с каждым днем приобретает все более массовый характер...» Небо напоминало необъятный выцветший шатер с остатками позолоты на нем, и под этим шатром застарело копилась духота, густела, неоткуда было взяться ветру.