«Окопная правда» Вермахта (Авторов) - страница 53

Летом 1945 года в гараж прибыл трофейный красивый немецкий кабриолет «Опель Капитан». Мы привели машину в порядок и должны были обкатать ее после ремонта. А куда ехать? У меня откуда-то был русский бланк с печатью. Я заметил, что охранник у ворот совсем не умеет читать. Мы подъехали к воротам, охранник спросил, куда мы едем, я показал ему эту бумажку с печатью, он открыл ворота, и мы выехали. Погода была отличная, мы классно прокатились и вернулись обратно. Для больших офицеров были «БМВ», «Опель», французские и английские машины, но очень быстро выходили из строя моторы, потому что масло было отвратительным. Приходилось постоянно их перебирать. В конечном итоге мы на немецкие машины ставили русские двигатели ГАЗ. Мне наскучила работа в гараже, и, когда в лагере на построении ко мне подошел один nachalnik, кавказец, сказал, что ему нужно помочь, я с радостью согласился. Оказалось, что при строительстве затопило подвал какого-то здания. Я быстро разобрался, открыл створку дренажа, прочистил сток и осушил помещение. После этого меня стали считать крупным специалистом-сантехником. Я даже ремонтировал водопровод во Владимирском кремле. К осени лагерь получил немецкий грузовик. Один мой коллега знал эту машину, поскольку дома ездил на точно такой же. Хотя у меня и не было прав, но мы с ним вдвоем стали шоферами. Ездили в Гусь-Хрустальный, ездили под Суздаль в колхозы за kapusta и kartoschka, ездили в Пенкино, в лес за дровами. Из Коврова возили квашеную капусту – там были огромные цистерны, в которых ее квасили. При аварии на производстве погибли трое военнопленных. В столярной мастерской сделали гробы, а нам сказали везти их на поле возле тракторного завода и там закопать. Была зима, с трудом мы выкопали могилу. Когда вывалили туда из гробов трупы товарищей, у них отломались руки.

– Вам давали зимнюю одежду?

– Да, да, fufayka и valenki. Какое-то время у меня даже была шуба. Был закон, по которому мы не ходили на работу, если температура была ниже 22 градусов мороза. Машина наша сломалась, и мы ее бросили, поскольку не было запчастей. Я пошел работать на стройку на ulitsa Сакко и Ванцетти, носил kirpichi и pesok на nosilki. Там в основном работали женщины и трое или четверо мужчин. Однажды они на складе с цементом изнасиловали девушку. Меня тоже спрашивали, не хочу ли я. Я сказал, spasibo, menja ne nado. Ужасно, конечно. Однажды сломалась бетономешалка. Я снял мотор, отнес его в мастерскую техникума, что был неподалеку, проверил его и починил. Там заинтересовались, спросили меня, как я это сделал. Я рассказал, написал на доске формулу. В общем, попреподавал немного. Через некоторое время лагерь опять получил машину, на этот раз русскую с русским шофером Костей. Я при нем был вторым водителем. Мы много ездили в Иваново, Ковров, Пенкино. Зимой по утрам под машиной надо было разводить костер, потому что масло становилось слишком густым, машина не заводилась. Это было почти искусство! Утром я заводил машину и работал первую половину дня, а Костя ездил после обеда. Вторую половину дня я был свободен. Потом эта машина тоже сломалась, и мы опять получили новую машину, трофейную, «Опель Блитц». Костя хотел слишком большую зарплату, вместо него взяли другого водителя, который «Опель Блитц» называл «Опель Bljat’». Он ничего не понимал в технике. Как-то зимой, когда стояли сильные морозы, я поехал один в Пенкино за дровами. На обратном пути машина сломалась. Я замерзал, помощи ждать было неоткуда. Открыв капот, я обнаружил, что сломался бензонасос. Чудом мне удалось его починить, машина завелась. Никогда в жизни я не мерз так, как в этот раз. В конце 1948 года мы ехали с Костей, машина опять сломалась – открутился болт, и из системы охлаждения вытекла вся вода. Я пошел в ближайшую деревню. Постучался в первый же дом, попросил воды. Я был первый немец, которого хозяева видели в жизни. Меня пустили в дом, накормили и заставили рассказать всю свою историю. Это было непросто, учитывая мои знания русского языка! Наконец меня отпустили, дав два ведра воды. Костя хотел уехать с этими двумя хозяйскими ведрами, но я сказал, что ведра надо отдать, потому что хозяева хорошие. Потом нас отправили в команду по заготовке дров, в какой-то поселок. Там мы жили в деревне. Мой хозяин, ветеран Первой мировой войны, был в немецком плену. Его сын, Vanja, был на два года младше меня и как раз получил повестку в армию. Babuschka молилась и плакала в углу с иконами, я спросил, почему она так убивается, она сказала: «wojna budet, wojna budet». – «Net, khwatit wojna, i nam khwatit, i amerikanskim toje khwatit». Она сразу как-то успокоились. Меня знали в деревне и приглашали на праздники и танцы. Мы с товарищем, который неплохо говорил по-русски, почти каждый вечер куда-то ходили.