Но я упорствовал. Подрастая, я внимательно и тщательно взвешивал любое имя, которым мне представляли человека или предмет, и решал, приму я этот вариант имени или нет. Если предложенное имя или название казалось мне неподходящим, я выбирал свое. Такой подход частенько создавал сложности, поскольку другие дети не понимали, что я вовсе не обязательно приму их имена и буду звать их так же, как зовут все. Мысленно возвращаясь в прошлое, я понимаю, почему, например, одному мальчику не понравилось, когда я объявил, что решил называть его Слизняком, – и неважно, что мальчишка был препротивный и имя ему отлично подходило.
У моего принципиального отношения к именам была уйма минусов. Например, когда мы с Медвежонком развелись и я женился на другой, моя бывшая жена утратила свое имя. Она не хотела больше называться Медвежонком, потому что это напоминало ей о былых счастливых временах нашего брака, и теперь у меня не осталось для нее имени, так что я называю ее просто «Эй!».
Чем ближе мне человек, тем выше вероятность, что я дам ему новое имя и не буду называть так, как называют все. Коллеги на работе будут для меня Бобби и Полом – точно так же, как для остальных сотрудников. Но мать никогда не будет для меня «мамулей» или «Маргарет», только «моей матерью». (Пока я не ушел из дома в шестнадцать лет, я называл мать и отца Рабыней и Тупицей.)
Иногда, ко всеобщему удивлению окружающих, я все же признаю существующие правила имен и названий. Мы принимаем как данность, что жители Америки именуются американцами, а жители Канады – канадцами. Кем тогда будут жители города Монтэгю? Правильно, монтэгюнианцами. Однажды я знакомил своего приятеля-юриста и его жену с какими-то новыми для них людьми, и представил супругов так: «Это Джордж и его жена Барбара. Они – юристы-монтэгюнианцы». По-моему, получилось вполне логично, но у Джорджа стало такое лицо, будто я его только что смертельно оскорбил.
Я заметил, что обычно при первой встрече незнакомых людей обязательно прозвучат два вопроса: «Где вы живете?» и «Чем вы занимаетесь?» Как правило, они неизбежно всплывают в первые же минуты разговора. Фраза, которой я представил Джорджа и его жену, отвечала сразу на оба вопроса и, таким образом, экономила всем силы и время – ведь я произнес ее сразу же. Но почему, в таком случае, Джордж и его жена обиделись? Я так и не разгадал эту загадку. Кем же еще может быть житель города Монтэгю, если не монтэгюнианцем?
Возможно, Джорджу было никак не принять мысль о том, что он – монтэгюнианец. Может быть, Джордж не знал точно, хорошо это или плохо – быть монтэгюнианцем, и что вообще входит в это понятие. А может, людям свойственно стремиться лишь к крупным категориям: американцем быть почетно, а вот монтэгюнианцем не очень. Никто не обидится, если скажешь «Боб – американец» или «Боб очень высокого роста». Но если скажешь: «Боб – монтэгюнианец», реакция будет, как если бы ты сказал: «Боб – еврей» или «Боб – голубой».