– А знак? Отец мальчика описал мне его. Так он выглядит? – Лехнер протянул ему рисунок, круг с перевернутым крестом. – Ты знаешь, что это, – прошептал он. – Колдовство.
Палач кивнул.
– Но это еще вовсе не значит, что Штехлин…
– Знахарки хорошо разбираются в таких вещах! – Лехнер повысил голос, что было ему не свойственно. – Я всегда предупреждал, что не стоит принимать таких женщин в город. Они – носительницы тайных знаний и губят наших жен и детей! В последнее время дети постоянно околачивались у нее! Петер в том числе. И вот его находят мертвым в реке!
Куизль стосковался по трубке. Он бы с удовольствием сейчас вместе с дымом развеял по комнате все дурные мысли. Якоб хорошо знал предрассудки совета насчет знахарок. Марта была первой из тех, кого официально впустили в город. Мужчины издавна относились с подозрением к женщинам, имевшим доступ к запретным знаниям. Они ведали отвары и травы, прикасались к их женам в самых непотребных местах, и знали, как удалить из чрева плод, дар Господа. Множество знахарок отправились на костер, обвиненные в колдовстве.
Якоб Куизль тоже разбирался в отварах, его тоже считали колдуном. Но он все-таки был мужчиной. И палачом.
– Я хочу, чтобы ты отправился к Штехлин и уговорил ее признаться, – сказал Лехнер.
Он вернулся к своим записям и снова принялся писать, опустив глаза к документам. Разговор был окончен.
– А если она не признается? – спросил Якоб.
– Тогда покажешь ей орудия пыток. Посмотрит на тиски и сразу станет сговорчивей.
– Для этого потребуется решение совета, – прошептал палач. – Ни я, ни вы не можем начать допрос по собственной прихоти.
Лехнер улыбнулся.
– Насколько ты знаешь, сегодня сбор совета. Не сомневаюсь, что бургомистр и прочие господа одобрят мое предложение.
Куизль задумался. Если совет сегодня в самом деле согласится начать допрос, то дело пойдет, как хорошо налаженный часовой механизм. А это означало пытки и, возможно, казнь на костре. Ответственным за все был он, Якоб Куизль.
– Скажи ей, что завтра мы начнем допрос, – проговорил Лехнер, не отрываясь от бумаг. – Тогда у нее будет еще время поразмыслить. Если она все-таки заупрямится, что ж… тогда нам потребуются твои услуги.
Перо все царапало что-то на бумаге. Часы на рыночной площади пробили восемь часов. Иоганн Лехнер поднял взгляд.
– У меня все. Можешь идти.
Палач встал и направился к двери. Когда он нажал на ручку, за спиной снова раздался голос секретаря.
– Да, Куизль.
Он обернулся. Секретарь говорил, не поднимая головы.
– Я знаю, что вы хорошо ладите. Разговори ее. Это избавит вас обоих от ненужных страданий.