Бомба вновь шмыгнула носом, чуть успокаиваясь.
— Глеб, я тогда домой прыгну, хорошо? На стол накрою, личинок этих, мучных, будь они неладны, приготовлю… С рыбьим соусом, как он его только ест?!
Я облегченно выдохнул:
— Ага, давай! Мужик скоро с войны придет, а жрать нечего — непорядок! Так, глядишь, и сменит одну сорокалетнюю наемницу на две двадцатилетних!
— Голову оторву… — многообещающе пробурчала Бомба и сломала печать пергамента.
Хлопок закрытия портала совпал с громом божественного перехода. Да что ж такое?! Как воевать — так некому, а как пожинать плоды победы — так не протолкнуться!
Павший действительно выглядел именинником — сиял и лоснился. Вполне реально, что от этой битвы за веру ему перепало немало плюшек.
Ауле жадно сверкал глазами, сиял доспехом и мял в руках чудо-молот. Представляю как непросто было Пашке удержать жадного до драки Отца Всех Гномов!
Йаванна с жалостью смотрела на поле брани и шептала что-то неслышное. Молилась или считала трупы?
Макария же брезгливо кривила губки и с неудовольствием поглядывала на Василисков. Не вовремя мявкнувший ирбис привлек внимание богини. Впервые за долгое время ее лицо расплылось в настоящей улыбке.
— Какая прелесть! — девушка опустилась на колени, протянула к котенку руки и, окутав его пеленой силы, подтащила к себе.
Ирбис вяло вырывался, но Макария запустила пальцы в его шерсть, уткнулась носом в плюш и счастливо засмеялась.
— Я забираю его себе!
Улыбаюсь, качаю головой:
— Прости, Великая. Это мой фамилиар. Подарок от друга…
Богиня легкомысленно отмахивается:
— Ах, оставь! Найдешь себе другого! Этот — МОЙ!
Макария стягивает невидимые путы, пакуя вырывающегося барса. Ирбис уже не столько шипит, сколько жалобно и просительно пищит.
Ментальная связь взрывается воплем о помощи!
Какого хрена?!
Мой взгляд тяжелеет, я делаю шаг вперед, а из посоха без всякой команды агрессивно выпрыгивает нетерпеливое адамантовое жало.
Богиня хмурится и показывает на меня пальцем:
— Паша, поставь своего жреца на место!
Брови Неназываемого изумленно взлетают, черные глаза наливаются и вовсе беспросветной тьмой.
— Я тебе что, мальчик на побегушках?! Верни чужое и имей уважение! Человек одержал немыслимую победу во славу нашего Пантеона!
Жест Павшего рубит невидимые путы, ирбис благодарно мявкает и спешно прячется за моей спиной.
Лицо Макарии идет пятнами, она топает точеной ножкой в высоком кожаном сапоге тончайшей выделки и исчезает в хлопке персонального гейта.
Пашка раздраженно сплевывает и чуть виновато косится на нас:
— Простите, друзья… Нервничает она сильно, боится, что последние дни живем, отсюда и истерики постоянные, сам устал…