Но он не ломал ее. Сам не знал почему, не ломал – и все.
Может, отца боялся?
А кошка сидела на этажерке и следила за Михаськой.
…Михаська почувствовал, как кто-то тянет его за ворот.
– Иди погрейся, – сказал отец.
Михаська обрадовался, побежал к Сашке.
– Ты-то чего торчишь тут? – спросил его Свирид. – У тебя мать продавцом, а ты мерзнешь.
– Продавец не продавец – все одно, – сказала Сашкина мать. – Сегодня даже, говорят, продавцов обыскивать будут, не больно-то…
Михаська отошел от них. И ни в чем не виновата Сашкина мать, а будто ведро помоев на голову вылила. Тошно-то как! Он представил, как какие-то люди обыскивают мать, будто воровку, – не унесла ли чего…
– Смотри-ка, – говорит отец, – твои подружки.
На маленьком «пятачке» среди завитков очереди толкались Катька и маленькая Лиза. Лизка даже посинела от холода.
– Все говорят, денег нет, а в магазин пришли, – сказал отец.
– Ты что говоришь! – крикнул Михаська, обернувшись. – Они руки продают. За рубль, понял?
Ветер сразу выдул слезинку из глаз.
– Как – руки продают? – удивился отец.
Михаська ничего ему не ответил. Даже если бы он и сказал отцу, тот не понял бы.
Просто у Катьки и Лизы на каждой ладони по химическому номеру. Две очереди. Одна ближе, другая дальше. И они эти очереди продают. За рубль. Потому что всё дают в одни руки.
В магазин пускали партиями по сто человек. И хотя без очереди никто не лез, когда открывали дверь, начиналась давка. Люди, держась за локти, не входили, а вбегали в магазин. Иногда кто-нибудь отпускал локти стоящего впереди, очередь рвалась, как старая веревка, и начиналась паника. Те, что стояли сзади, нажимали и кричали. Милиционерши пытались закрыть дверь, чтобы навести порядок, но партия прошла еще не вся, и дверь закрыть не давали.
В самой толкучке неожиданно возникал Савватей с дружками, и немного погодя действительно оказывалось, что у кого-то вытащили карточки, а кто-то потерял деньги.
Тут очередь свирепела, сжималась как пружина, и если тебя вытолкнули из нее, кричи, божись – не пустят, пока не схлынет волнение и пружина не ослабнет.
Она была как живое существо, эта очередь. Она двигалась, шевелилась. Но если б грянул вдруг гром, пошел ливень, град, никто бы не разбежался. И Михаська стоял вместе со всеми и ничему не удивлялся, потому что эти люди, эта очередь, слишком хорошо знали, что такое еда, что такое конфеты малышне, что такое коммерческий магазин, где можно купить хоть немного сахару, муки или масла без карточек.
Первой, кого увидел Михаська, когда очередь, словно волна, занесла их в магазин, была мама.