— Да нет, уверяю вас, — сказала Шихт, — это не более чем совпадение. По большому счету Лариса всегда брала свои сюжеты из головы, ей нужен был всего лишь небольшой толчок, своего рода озарение. Возможно, я как-то обмолвилась ей об этой нашей пигалице Хрусталевой, но остальное — все ее чистая, летящая фантазия. Больше я ничего не знаю. Возможно, знает женщина, которая обычно перепечатывала, ее рукописи? Как ее зовут? Ах да, Евгения Ивановна, фамилии, к сожалению, не помню.
— А сестра Ларисы?
— Эта старая дева? — с презрением произнесла Виолетта. — Вот уж кому повезло! Такое наследство за здорово живешь! А авторские права? Она ведь ни одной Ларисиной книжки не прочитала! И рукопись, конечно, она искать не будет, зачем ей? Кстати, там у Ларисы в спальне висит пастель — подсолнухи в траве. Мне так она нравилась, и Лариса собиралась мне ее подарить. Эта бабка, конечно, теперь мне ее не отдаст, ну да ладно…
Поздняков наконец смог уверенно встать на свою покалеченную ногу и, уныло попрощавшись, поковылял к двери. У него было предчувствие, что он еще не однажды встретится с модной мадам. Нюх старой легавой подсказывал ему: Виолетта многое недоговаривала, практически почти все.
Платиновая длинноножка уже сидела на своем вертящемся стульчике, завороженно уставившись в экран дисплея.
— Успели отобедать? — поинтересовался Поздняков, дабы продемонстрировать свою осведомленность во внутренних делах храма моды.
Та кивнула, на долю секунды оторвавшись от экрана и вопросительно уставившись на Позднякова: чем могу еще служить?
Николай Степанович не стал ее томить.
— Минутное дельце, — пробормотал он, понизив голос, — подскажите-ка мне телефончики двух человечков. Уверен, у вас есть замечательный гроссбух, в котором все аккуратненько записано.
Длинноножка продолжала вопросительно смотреть на него.
— Некие Ольшевский и Хрусталева.
— Они у нас больше не работают, — не моргнув глазом, выдала вышколенная секретарша.
— Но ведь телефончики-то остались, — занудствовал Поздняков, заранее уверенный в том, что длинноножка в ответ вежливо пошлет его подальше в лучших традициях образцово-показательного делопроизводства.
Но она только внимательно окинула взглядом его нелепую сутулую фигуру и после минутного раздумья достала из ящика стола записную книжку, провела ярко-оранжевым ногтем по буквам:
— Так, Ольшевский и Хрусталева…
И продиктовала номера телефонов, чему было только одно объяснение: она, вероятно, решила, что если уж сама Виолетта Шихт принимает этого замухрышку в дешевом костюме, то уж, наверное, он не с пальмы вчера свалился и что-нибудь из себя представляет. Купилась, бедненькая, купилась.