Они вошли внутрь, чувствуя, что оказались как бы в другом времени, лет сорок тому назад. Женщина-пианистка была одна в большом зале. На стенах висели зеркала, а вдоль стен шли брусья. Хрупкая молоденькая девушка быстро убежала, словно испугавшись их. Они поднялись наверх и почувствовали запах готовки из комнат, превращенных в квартиры. Здание перешло от Аббатства бедняков к русским эмигрантам, которые продолжали традиции балета в пустом зале. Это были словно последние осколки императорской России.
Барбара заходила к Аллену и Грегори в Бит Отель, там Аллен познакомил ее с Берроузом. Позднее она вспоминала: «Аллен постучал, и дверь открылась, на кровати возлежал Уильям Берроуз, он не слишком-то хотел отвлекаться от своих дум, чтобы поприветствовать кого-то или что-то, что Аллен притащил к его дверям. Я оказалась интересна Берроузу, потому что была находкой Аллена. Что-то стоящее витало в этой узкой комнатке, во всяком случае мне так казалось, настолько меня околдовала убедительность Аллена и чарующая манера речи Берроуза. Он говорил меньше, но я помню, что говорил он с предельной прагматичностью, не так, как Мишо, который любил приукрасить свою речь, он говорил нарочито гнусавым голосом, и Гинзберг переводил его речь, словно она лилась из какого-то другого источника».
Это давало хорошее представление об уважении, граничащем со страхом, с которым Аллен относился к Биллу, хотя Гест заметила, что Аллену нравилось опекать своего вундеркинда Грегори, так же как и гордиться своим старшим товарищем Берроузом. «По-настоящему потряс меня Аллен. Вернувшись к себе в небогатую комнатку, он пожарил мне и Грегори по стейку. Здесь не было желания показать себя крутым кулинаром или похвастаться газовой плитой. Аллен готовил еду, потому что этого требовал долг гостеприимства. Нисколько не затрудняясь. Мне он показался образцово-показательным человеком», – писала она. Они с Алленом снова встретились, и он показал ей свое любимое арабское кафе. Последний раз в Париже они встретились на улице Аполлинера, у стойки бара с кассовыми аппаратами, недалеко от «Двух макак».
Художник Ларри Райвез, старинный нью-йоркский приятель Аллена, приехал в Париж на месяц: он играл на саксофоне в разных джазовых группах. Днем они с Алленом часто сидели за столиками кафе, находящимися на улице, и наслаждались весенним солнышком. Райвез хорошо знал Париж, в 1950 г. он прожил в городе восемь месяцев – писал стихи, хотя к тому времени у него уже была одна собственная выставка картин в Нью-Йорке. Как-то утром, когда Аллен прогуливался с Грегори по бульвару Сен-Жермен, его окликнули с террасы «Двух макак». Это оказался индийский поэт Дом Морес, с которым Аллен познакомился два месяца назад в Лондоне. Морес и его подруга Генриетта Эббот приехали в Париж на время пасхальных каникул и пригласили их за свой столик. Грегори не терял времени и сразу же спросил Генриетту: «Хочешь переспать со мной, малышка?» Она отказалась с довольной улыбкой. Грегори рассказал, как остро он почувствовал присутствие Бога, когда увидел, как из Сены вытаскивают труп, и они тут же пустились в глубокие рассуждения о Боге, в этой беседе Аллен показал себя неистощимым и красноречивым оратором. Аллен и Грегори ушли, на следующее утро пригласив их позавтракать в гостиницу.