Офицер что-то сказал Вансону, и тот пошатнулся. Вот он поднёс руку к лицу, как будто с желанием смахнуть что-то с глаз. Вот он ещё раз пошатнулся. Офицер взял его под руку. Я поспешил к другу.
— Сергей… Что ты говоришь, Сергей!? Ужели Китти умерла?
— Да… да… Китти…
— Не может быть, Сергей! Твоя сестра?
— Да… да… умерла сестра… Я тебя искал…
Я испугался лица Вансона, и в особенности страшны были его глаза. Лицо мертвенно-бледно, безжизненно, глаза — круглые, большие, и в них испуг и боль, отчаяние и тоска…
— Посадимте его в какую-нибудь карету, — шепнул мне офицер, когда я подхватил падающего Вансона.
Мы повели его к линии следовавших за катафалком траурных карет, остановили одну, никем не занятую, и усадили в неё Вансона.
— Вы побудьте с ним, — вполголоса обратился ко мне офицер, — я пойду к маме, она так убита, не хочет сесть в экипаж, едва тащит ноги.
Офицер втолкнул меня в карету, пожал мою руку, назвал себя, и дверь кареты захлопнулась.
Без шляпы Вансон сидел в углу кареты, закинув назад голову. Глаза его были открыты, но он не видел меня.
— Жорж, тебе не хорошо? — спросил я.
— Молчи! Молчи! — прошептал он.
Я крепко сжимал его беспомощно лежавшую на коленях руку и молчал.
Но я не мог не думать о моём друге. Сидел он рядом со мною, растерянный, подавленный. Что же это за тайна его жизни? Я знал, что у Вансона есть невеста. Несколько раз назначался день его свадьбы, а потом почему-то откладывался. Я дал ему слово, что буду шафером на его свадьбе, но он не давал мне возможности показать ему мою дружбу и в этой роли. Он обещал познакомить меня со своей невестой, назначал день, когда мы поедем в её дом, чтобы познакомиться с её близкими, и опять это откладывалось. Предстоящий брак Вансона окружён был какой-то тайной, и мне хотелось разгадать эту тайну, но я боялся быть нескромным и всё ждал, когда он сам расскажет. Но Вансон молчал.
— Боже! Боже! — простонал Жорж как беспомощная, убитая душевно женщина. — Я не знал даже, что она умерла. Она! Ты понимаешь, умерла Китти, моя Китти! В последний раз мы из-за пустяков поспорили с ней, и я шутя сказал, что никогда больше не приду к ней… Тут такая история. Я ревновал её к одному офицеру… Часто казалось мне, что я ошибаюсь, а потом мне хотелось, чтобы был повод к ревности и разрыву… Вообще, какой-то сумбур в душе у меня. Лучше не говорить об этом…
Он смолк, надвинул на лоб шляпу и откинул назад голову, и сощурил глаза. И молчали мы, и молча приближались к кладбищу. Я всматривался в лицо Вансона, и меня пугала его бледность, а глаза друга походили на глаза безумного. И мне казалось, что я в карете везу моего друга на кладбище, где он будет и будет похоронен вместе с Китти.